Тонкий лед
Шрифт:
— Поговори со мною, Альвдис. Ты ведь сегодня в последний раз тут…
— Не в последний, что ты, отец! — возразила она, обвивая его шею руками и прижимаясь к широкой груди. Бейнир обхватил дочь своими лапищами. — Я стану в гости приезжать! Только, боюсь, муж меня надолго не отпустит.
— Он очень в тебя влюблен?
— Так и есть.
— Так и есть, — повторил отец, выпуская ее из объятий. — Я ведь потому согласие и дал, что моя супруга правду сказала: видно, как вы смотрите друг на друга. Не пожалеешь? Он ведь франк, чужак, да и везет тебя незнамо куда.
— Мы возвратимся, отец. Мейнард свое слово держит, и уже не раз это доказал.
— Я вам верю, но мало ли какие опасности подстерегают в пути… Да и смогут
Говорить ему о том, как на самом деле может ее защитить будущий муж, девушка не стала. Она решила, что лучше объяснить все отцу как-нибудь… попроще.
— Ты воспитал меня сильной, — возразила Альвдис, — научил сражаться, научил говорить прямо и мыслить достойно. Я не боюсь пути, наоборот, мне хочется увидеть мир за пределами Аурланда. Потом, может, и не выдастся такой возможности. Пожалуйста, не возражай, отец, и не гневайся на Мейнарда. Я сама его еще не до конца понимаю, вижу только, что франки не такие, как мы, и думают по-другому, и тяжелые мысли у них тоже другие. Они его никогда не отпустят, если он не отправится туда, а я хочу ему помочь. Мы ведь не только с франкскими воинами поедем, кого-то из наших дружинников тоже позовем.
Мохнатый шумно вздохнул.
— Ты действительно смелая, Альвдис, как и твоя матушка. Я не стану возражать, если ты так решила. Мейнард говорит, вы возвратитесь к середине лета; мы уйдем в поход, однако Далле ты пришли весть.
— Хорошо.
— Что мне тебе ещё сказать? — Бейнир снова привлек дочь к себе, и она едва не замурлыкала от этой нечастой отцовской ласки. — Ты одно из моих самых главных сокровищ. Золото и шелка — это прекрасно, однако ты, Альвдис, лучше всего этого. Проси у меня, чего пожелаешь, и я отдам.
— О, тогда у меня есть просьба, — коварно улыбнулась девушка. — Нам с Мейнардом пригодится одна вещь из твоей сокровищницы.
— Какая же это вещь?
— Реликварий, — тщательно выговорила Альвдис то слово, которому научил ее будущий муж.
День, когда нужно было пуститься в путь, выдался солнечным и ясным; невеста и ее многочисленная свита отправлялись из Флаама в Хьёрт, чтобы завершить обряд. Уже на дороге, сидя в седле, Альвдис оглянулась назад. Она думала перед отъездом сходить на все свои любимые поляны в окрестном лесу, пройти по берегу фьорда, подняться к каменной осыпи, где давным-давно, кажется, многие годы назад, они с Мейнардом жгли костер и впервые говорили о богах. Но столько всего требовалось сделать, столько всего произошло, что она не успела.
Флаам лежал внизу, такой знакомый — до последнего домика, до последней лужайки, — что на глаза Альвдис невольно навернулись слезы. Ей хотелось уехать и остаться одновременно; было страшно и весело. Будущее лежало перед нею неведомым лучезарным краем, и самое главное — она будет там с Мейнардом, а все остальное боги помогут им сделать.
Через несколько дней начнется еще одна дорога, дальше, на юг, где Альвдис никогда не бывала. Там нет дышащих холодом ледников, прозрачных высокогорных озер, и люди совсем другие. Какие — еще предстоит узнать. Альвдис смотрела на Флаам, пока он не скрылся за поворотом дороги, и с этого момента словно кожей ощутила, что новая жизнь началась.
К Хьёрту подъехали в сумерках. Деревня светилась теплыми огоньками окон, и в большом доме гостей уже ждали; Мейнард встретил их по всем правилам, невесту отвели в отдельную комнату, и седоволосая служанка, которую Альвдис смутно помнила (кажется, однажды Хродвальд привез ее вместе с остальными женщинами, когда приезжал к соседу), помогла ей приготовиться ко сну. Домоправительницу звали Ведис, она была рада, что в доме появился не только новый хороший хозяин, но и хозяйка, и пообещала наутро после свадьбы передать ключи и все рассказать. Ведис знала о скором отъезде во франкские земли, не слишком это одобряла, но, по всей видимости, Мейнард успел непостижимым образом убедить всех домочадцев
А затем Далла разбудила ее на рассвете и помогла одеться. Платье они сшили вдвоем, и Альвдис так радовалась, что Далла ей помогает! У мачехи были золотые руки, и хотя ни одного откровенного разговора больше ни случилось ни разу, женщины теперь понимали друг друга без слов. Платье было нежно-зеленым, расшитым серебром и золотом сверху донизу, и Альвдис в нем смотрелась, словно внезапно явившаяся людям Фрейя, равных которой по красоте нигде не сыщешь. На шею девушка надела подаренный Мейнардом солнечный диск, чем еще усилила сходство с богиней (Фрейя носит золотое ожерелье Брисингамен, которое она получила, проведя ночь с четырьмя гномами. — Прим. автора), на запястья — золотые браслеты. И так, в сопровождении Даллы и отца, пошла в священную рощу.
А там все прошло как в тумане. Альвдис запомнила солнечный свет, пронзающий кроны деревьев, негромкий голос жрицы, свой уверенный голос, когда клялась Мейнарду в верности и любви… Он тоже говорил громко и ясно, глядя ей в глаза, и хотя (Альвдис заметила потом) франки неодобрительно качали головами, никто не сказал ни одного дурного слова. Или она просто не слышала. В этот день ей был важен только Мейнард.
Альвдис знала: боги увидели его. Никак иначе нельзя было это почувствовать. Их словно обнимали невидимые соколиные крылья, сама земля обнимала. Вокруг ликовали люди, молодожены сидели на «высоком» месте, держась под столом за руки, и даже почти не говорили, им достаточно было просто находиться рядом и знать, что они теперь вместе, и никому не под силу разлучить их. Альвдис смотрела на пирующих — и их лица расплывались, смазывались, словно отражения на воде; переводила взгляд на Мейнарда — и видела его лицо так отчетливо, что запоминала навсегда. Видела изгиб его губ, длинные темные ресницы и яростный взгляд. В этом взгляде было столько обещаний, что всей жизни не хватит на их осуществление. Но Альвдис верила: самое главное они успеют.
Гости пили круговую, говорили о достоинствах жениха и невесты, особенно отличился Бейнир, не имевший склонности к пространным речам и потому подкреплявший каждую свою фразу ударом кулака по столу, так, что жареные гуси подпрыгивали, а одна крупная форель подскочила и улетела под лавку, к большой радости собак. Мейнард даже находил слова, чтобы достойно отвечать и на поздравления, и на шутки, и на весьма сомнительные пожелания. А затем Альвдис поняла, что больше не может сидеть здесь, когда хочет оказаться со своим мужем наедине. Она не успела сказать Мейнарду об этом, как он встал и во всеуслышание объявил, что ведет молодую жену в спальню.
Гости похватали факелы — требовалось проводить пару по всем правилам, — и сопроводили в нужную комнату, благо идти было совсем недалеко. Не сразу удалось отделаться от нетрезвых дружинников, однако Бейнир и тут приложил свою силищу и особо любопытных отогнал. Так что несколько минут спустя Мейнард закрыл дверь и на всякий случай задвинул засов — мало ли кому что в голову взбредет! Северяне горазды на глупые шутки…
Шум зала отдалился, и стало слышно, как трещит в очаге огонь — будто бы молодожены способны замерзнуть ночью! Кто-то, Ведис или Далла, позаботился о том, чтобы на столе у очага было и вино, и пиво, и много разной еды. Но сейчас Альвдис даже смотреть на это все не могла — только на Мейнарда.