Тонкий лед

Нетесова Эльмира Анатольевна

— И как же сын?

— Ох-х, как врачи его испозорили! Пообещали по­звонить в военкомат и воинскую часть. Военком и при­ехал. Его отец любил Татьяну с юности, да оробел в свое время признаться ей. А тут вместе с сыном навестить ее вздумал. Считал, что увидит дряхлую ста­рушку, а встретил нормальную женщину, ни развалю­ху, ни каргу. Да что там, она газеты без очков читала! Ни единого зуба не потеряла за свою жизнь. Только когда с невесткой пожила, седеть начала слегка. Отец военкома поговорил с Таней и после того зачастил к ней в стардом.

— А с сыном Татьяны что решили? — не выдер­жал Егор.

— С нею или с сыном?

— С сыном? Или так и обошлось?

— Нет детка! Без наказания не оставили. Отправи­ли служить на границу, в таежную глухомань. С одной стороны — море, с другой — тайга непроходимая! Там медведи к пограничникам всяк день на перекур наве­дывались. Комаров — тучи! И никого из городских, с кем можно пообщаться. Ни театров, ни кино, ника­ких развлечений. Татьянина невестка пожила там три дня и ходу из тайги! Вернулась в город с воем. А квар­тира уже занята, свекровь вернулась, как и обещала, вместе с мужем, отцом военкома. Их уже расписали. Свекровь, понятное дело, все тряпки невестки свали­ла в кучу в прихожей. Когда та объявилась, приказала сучке очистить квартиру от барахла и чужого присут­ствия. Короче, та базарить начала, но муж Татьяны выкинул молодайку на лестницу, а тряпки

ей на «репу» накрутил. Сказал, если появится, то сам башку ей от­стрелит. Сыну в той тайге еще четыре года служить. Если не исправится, добавят еще пятак. С женой сво­ей он уже развелся и не жалеет. Она по рукам пошла, дешевкой стала. Так-то, все они — прохвостки! Не умеют жить в семье.

Егор дождался, пока Мария Тарасовна прочтет пись­мо Оли, и тут же, нетерпеливо взяв листки в руки, стал жадно читать:

«Здравствуйте, мои родненькие папка и бабуленька! Пап, поздравляю с днем рождения! Здоровья тебе и счастья! Ты еще не устал от холостячества? Ну, от­рывайся, пока один живешь! А то как завалимся с мам­кой, во будет облом! Мы же с нею самые продви­нутые во всем городе. А мои однокурсники считают мамку старшей сестрой и пытаются к ней приклеиться! Во, отморозки! Никак не верят, что ей за сорок! Мы с нею носим лосины. И вообще одеваемся клево. Обе водим машины, теперь это модно, гоняем с ветерком. У мамки — «БМВ», у меня — «Пежо». Как понимаешь, я сдала на права и теперь ни один лох не может меня догнать. Мы вдвоем часто уезжаем за город и отдыха­ем на природе. Там никто не мешает и не лезет об­щаться. Нам все надоели. Мы устали от зависти и пе­ресудов. А за городом, когда остаемся вдвоем, вспо­минаем тебя и бабулю. Как нам не хватает вас, если б только знали! Очень хочется поскорее вернуться, но никто не советует возвращаться в захолустье. Я пони­маю как обидишься! Но посуди сам: одно дело жить в большом городе, здесь мне обещают работу, причем не только по специальности, но и с клевым наваром. В Поронайске я никогда не смогу так устроиться. По­том, разве сравнится он с нашим городом? Мама по­ложила слишком много сил, чтоб выучить и поставить меня на ноги. Мне никак нельзя срываться, чтобы на­творить глупостей, о которых потом стану жалеть всю свою жизнь. Теперь хорошо устроиться—дорого сто­ит. Я не хочу дрожать до старости над каждой копей­кой. Ты меня должен понять как родной человек. И не обижайся, а порадуйся удаче. Я живу прикольно, имея все без отказа. Позволяю себе все, чего захочу. Жить иначе уже не хочу и не смогу. Жизнь слишком коротка, чтобы проводить над собою глупые опыты. К тому ж у меня появился парень, «Лопушок»! Такой же отморо­зок как я. У него все на мази. Предложил руку! В ней — трехкомнатная квартира в центре и коттедж за горо­дом с очень хорошим участком. Его «плесень», коро­че, родители имеют «бабки» и прикипелись в бизнесе. У них своя фирма. Мой лох тоже там при должности числится. Недавно мы с мамой побывали у него в го­стях. Ну, прикол! Я тащилась от всего, что увидела! Вот это да, блин! Сели мы в каминной. Мой отморозок хлопнул в ладоши и сказал неведомо кому: «Три кофе и фрукты!». Мы ждали домработницу или горничную, а тут открылась дверь, и вошла обезьяна с громад­ным подносом. На нем было все: и кофе, и фрукты, и шоколад, и даже коньяк! Я офигела на хрен! А та обезь­яна еще и реверанс нам отвесила. Знаешь, как была одета? По последней моде, но жопа у нее все равно красная и голая! Хотя прикольная зверюга. Да еще подошла к мамке, погладила ей плечо, а меня поцело­вала в щеку. Я чуть не обмочилась от страха. Ну, та­кая волосатая рожа прикипелась со своими нежностя­ми, я от неожиданности вскрикнула. Толян велел этой экзотике смыться с глаз, и она послушалась. Знаешь пап, Толян просит не уезжать на Сахалин, говорит, что не может без меня жить. Не знаю, грузит мозги или правду говорит, но ни на шаг не отпускает от себя. Как только заканчиваются занятия в институте, он уже ма­ячит на выходе как охранник. Сначала злило, потом привыкла к нему. Когда приходим в магазин, он за все сам расплачивается. Стоит глянуть на что-то, спро­сить, оно уже упаковано, и продавцы благодарят за покупку. Удобно, черт возьми! Теперь мне понравилось ходить по магазинам с Толяном. Вечером мы ужинаем в ресторанах или у нас дома. У мамы с моим «Лопу­хом» хорошие отношения. Они понимают и уважают друг друга. Мама не против нашего брака и говорит, что лучшей партии мне не сыскать, и с Толяном круп­но повезло. Он заканчивает юридический институт. Во­обще, башка у него светлая, он уже успел закончить финансово-экономический. Теперь у него будет два диплома. Толян на пять лет старше, хотя внешне выг­лядит ровесником. Его старики ко мне хорошо отно­сятся, зовут скорее переехать к ним насовсем. Я пока не дала окончательный ответ без твоего согласия. А главное, надо закончить институт и устроиться на работу, где меня ждут. Дальше будет видно. Толян, как думаю, никуда не денется и с моего крючка не сорвет­ся. Правда, отчим не советует спешить. Ему Толян чем- то не пришелся по душе. Сказал, что он отморозок и до мужчины ему еще нужно дозреть, если не сгниет в лежке. Но он вообще скептик. И хотя я к нему не при­слушиваюсь особо, его отзыв насторожил, ведь он сказал, что «Лопух» проматывает родительские «баб­ки», а свои не имеет и не зарабатывает. Если старики помрут, он останется без гроша, ведь Толян в их фир­ме только числится, а «пахать» даже не пытался. С ним не стоит, мол, входить в жизнь, потому что мужик дол­жен сам обеспечивать семью, а не канать в иждивен­цах. Но ведь Толян будет «пахать» у своих на фирме юристом, защищать интересы родителей. Это слож­ное дело, особенно теперь. Но отчем все равно назы­вает Толяна «футболистом», а всех спортсменов счи­тает бездельниками, отморозками и психами. Никогда не считал их мужиками. Когда я поначалу стала встре­чаться с парнем из физинститута, отчим избил его и не велел даже подходить ко мне. Пообещал изобра­зить из него калеку до самого погоста. Вообще он не­предсказуемый человек. С ним и легко, и трудно. С то­бою все было понятно. Ты умел объяснить. Этот вспы­хивает петардой, тут же взрывается, все крушит на пути без объяснений и разговоров. Да! Он любит нас с мамкой, всегда заботится, но уж слишком по-своему, необычно. Я к такому никак не могу привыкнуть. Он может купить мне туфли или сапоги, которые понрави­лись ему. Даже без примерки, не показав заранее. Приволокет их домой и поставит у меня на столе. Его не чешет, понравятся они или нет? Главное, ему при­шлись по кайфу. Так же и с мамой поступает. Смеш­ной какой-то! А ведь и к нему со временем стала при­выкать и не обижаюсь на его выходки. Знаешь, что подарил он мне не день рождения? Никогда не угада­ешь! Живого крокодила! В аквариуме его принес. Тот мимоходом кролика жрал. Я офигела и спросила: «Как мне понять этот подарок? Что за прикол?». Отчим очень удивился и ответил, что этого мужика он купил для моей охраны в машину, главное, от Толяна. Как только он захочет подойти ко мне, это чудовище его схавает! Во, прикол! Только через три дня я уговорила увезти этого Кешу куда угодно, не то сама уйду к Толяну. Только такое дошло до отчима. Он вывел Кешку из квартиры пешком. Открыл двери на лестничную пло­щадку, схватил за загривок соседскую кошку и стал выманивать Кешу.

Ты б увидел тот цирк! Мы со всеми соседями в момент познакомились. Они вывалились из своих квартир и стали вступаться за кошку. Она орала так, словно Кешка уже жевал ее. Хозяйка кош­ки, старая бабка, кинулась на отчима и давай дуба­сить его дедовым тапком, другой рукой кошку выдира­ет. Тут на шум Кешка вылез из квартиры, ухватил баб­ку за халат и потянул. Думал, что старуху приготовили ему на завтрак, вот только раздеть не успели. Но ста­рая не почуяла сразу, что опасность ожидает саму, и только замахнулась тапком в лицо отчиму, Кешка как рванул на себя подол халата. Старуха не удержалась на мослах, упала. Кешка только того и ждал, бросился на старуху, чтоб познакомиться поближе. Отчим выр­вал бабку почти что из зубов. Он Кешку кошкой манил, а тот увидел соседей, столпившихся на площадке. Они ругались, грозили, обещали подать в суд на отчима, тот только огрызался. И тогда кто-то вызвал милицию. Мы о том не знали. Отчим уже подманил Кешу к лес­тнице, когда увидел, что по ней поднимаются двое оперативников. Вот где был прикол! Менты думали, что их ожидает встреча с лягушатником, а увидели на­стоящего аллигатора, больше двух метров в длину, а может и того больше. Менты мигом затормозили, им расхотелось подниматься дальше. Крокодил, подумав, что этих двух ему хватит поесть, стал быстро опус­каться вниз по лестнице. Оперативники, глянув на его пасть, пустились вниз бегом. Кешка решил не отста­вать и не упускать свой завтрак. Он, может, и догнал бы, но отчим бросил на Кешку кошку, чтобы отвлечь внимание от ментов. Те с воем ужаса скатились вниз. Кешка за ними. Следом отчим с криком: «Ребята, по­могите посадить Кешку в багажник!». «Сам в него за­лезь. Твою мать!» —услышали мы все. Заманили Кешу приблудной собакой. Она спокойно сидела в багажни­ке, не ожидая для себя ничего плохого. С крокодилами до того дня не была знакома, но пришлось... Едва отчим закрыл багажник, мы услышали душераздирающий крик барбоса. Правда, он был очень коротким. Отчим увез Кешу в зоопарк, а соседи и мы вздохнули с облегчени­ем. Я была просто счастлива, что избавилась от тако­го подарочка. Вспоминая, и теперь вздрагиваю. Конеч­но, отчим — не дурак, но иногда у него в репе запада­ют клапаны. И тогда дым валит изо всех дыр да такой, что никому не продохнуть. Но нас с мамой это не касается. Он может оторваться и наехать на кого угодно, но не на своих,— это его золотое правило... А еще забыла тебе сообщить, после окончания института мы с Толяном решили свалить на Канары! Там пройдет наш медовый месяц. Конечно, при условии, что ты одобришь мой выбор. Не осуди меня, пахан, но, помня свое детство, я не хочу как мать бездарно распоря­диться своей молодостью во имя семьи и очага с каким-нибудь мокрогубым юнцом, несостоятельным и глу­пым. Любить я не смогу. Богом не наделена таким чув­ством. Не хочу заботиться о чужом человеке больше, чем о себе. Такая жизнь — это рабство, пещерный пережиток прошлого. Потому да здравствует Толян! Он — тот, который полностью меня устраивает. Думаю, ты меня поймешь правильно. Целую тебя, твоя Оля! Жду письма от тебя. Кстати, черкни, подошли, понра­вились ли тебе подарки? Мы вместе с мамой их выби­рали».

Егор, дочитав письмо, задумался. Ольга начала пор­титься. Это было видно из письма. «Впрочем, она и здесь такою была. Просто возможности были ины­ми,— нырнул в воспоминания как в холодную воду и постарался поскорее вырваться из нее.— Чем смогу помочь? Мои увещевания в письмах все равно не бу­дут восприняты. Она поступит так, как посоветует ей мать. Я лишь разозлю своими нравоучениями, оттол­кну и снова оборвется между нами эта слабая связь, переписка. Хоть какое-то общение, хоть какая-то вес- точка от своих».

Утром Платонов приехал на работу в хорошем на­строении. Как-никак с ним делятся новостями, совету­ются, любят, помнят и дорожат. «Выходит, нужен им! Значит, надо ответить»,— подходит к окну, открывает его и... обомлел от удивления.

Две молодые зэчки из недавней партии, оставлен­ные дневальными по баракам, вышли наружу и на­хально зовут к себе молодого охранника, солдата сроч­ной службы. Их пятерых прислали в зону: двое дрес­сировали собак, один ухаживал за всей псарней, и лишь двое, меняя друг друга, несли службу на сторожевой вышке. Оттуда как на ладони были видны все бараки, двор и проход от административного корпуса в бараки и столовую.

Зэчки даже не подумали, что их может увидеть не только охранник. Завидев молодого парня, они оклик­нули его:

— Эй, касатик, шурши к нам!

— Да тебя зовем. Подваливай, не робей! Мы и раз­веселим, и согреем!

— Не могу, девки! Нельзя! — отозвался с вышки солдат.

— Да мы по быстрому управимся!

— Нас всего двое! Вот вечером будет много, ра­зорвать смогут! А теперь чего боишься? Иль на двоих сил нет? Мы поможем!—обещали заключенные.

А одна, насмелившись, оголила грудь:

— Глянь! От тоски такое богатство сохнет. Можно сказать, даром пропадает. Иди, воробушек, попользуй­ся. Ты ж, наверное, еще живую бабу голиком не ви­дел?

— А вы изобразите в натуре! —донеслось с вышки.

— Запросто! А ты прискочишь, зайчик?

— Сначала гляну на товар! — хохотнул охранник сверху.

Молодой парнишка и не подозревал, на что спо­собны соскучившиеся по мужским рукам бабы. Вот одна расстегнула кофту, вторая бесстыдно заголилась ниже пояса:

— Ну, подходим?

— Да что там частями? Целиком хочу увидеть!

— Ишь какой капризный!

— А не ослепнешь, милок?

— Ну, гляди! — разделась одна из зэчек и, прихло­пывая, притопывая в такт, крутила задницей, животом и бедрами так, что сторожевые псы глазели потрясен­но на выделывавшуюся бабу. Ни одна сучка даже при жесточайшей течке так не сумела б изобразить желание.

Солдатик замер, загляделся. «Эх, была бы баба вольной,— обжег пальцы сигаретой, но боли не почув­ствовал.— Спуститься вниз? Но ведь светло. Увидят с других вышек, мигом заложат. Тогда сам за «ежа» попаду и запляшу, бывшего охранника зэки не поща­дят. Сначала запытают до обморока, а потом прире­жут или придушат, а может, в «параше» утопят».

— Эй, сердешный, вали ко мне в хахали! Я еще кайфовее изображу! — скинула с себя одежонку вто­рая зэчка.

Егор, наблюдавший за ними у окна, надорвался от смеха. Он видывал всякое, но такое впервые.

Зэчка, раздевшись догола, встала на четвереньки и пошла шагом строевой кобылы. Вот она потрусила рысцой, перешла на галоп. Крутя задом так, что в гла­зах рябило, издавала звуки, от которых охранник на вышке заткнул нос. Собаки сворой зачихали.

А зэчка только в раж вошла. Она вставала на дыбы, била задки, изображая кобылку по весне. Потом она вскочила на ноги и, подражая Майклу Джексону, по­шла крутя передом так, словно сам бес там поселил­ся. Ее задница при этом грустила, опустив щеки. Но вот и до нее дошел черед: ягодицы мигом ожили, зак­рутились, завертелись, зашлепали друг в друга, слов­но хлопали в ладоши. Пупок смешно скрутился в фигу, а баба выделывала ногами такое, что вся промежность вывернулась наизнанку.

— Восточный танец для тебя! Ну, как? Пришлось по душе? — спросила зэчка.

— Здорово! — послышалось с вышки.

— То-то, говорю, спускайся!

— Дурачок, чего боишься?

— И никто не узнает, где бабенка твоя! Чего мнешься?

— А и правда! Сколько звать будем? Мужик ты или нет? — прикалывались бабы к охраннику.

Платонов понимал, как тяжело сейчас парню. Со­гласиться нельзя и отказать бабам неловко.