Тонкий лед
Шрифт:
— В барак, на свое место! — распорядился Платонов.
Он, как и вся швейная бригада, знал, что мало в зоне трудяг равных Галине. Она готова работать сутками напролет, лишь бы помочь семье, детям. Она и в цехе, и в бараке держалась незаметно, ни с кем не ругалась, ни на кого не жаловалась. Может, потому ее все жалели.
Когда следователь прокуратуры глянул дело Галины, зубы сцепил. Невольно выругался и, извинившись перед Егором, сказал охрипшим голосом:
— Это надругательство над Законом! Явная подтасовка! За это судью в шею
И свое слово сдержал. Приговор в отношении Галины был отменен за отсутствием состава преступления. Галина была полностью оправдана, но никогда не увидела следователя прокуратуры, который ходатайствовал о ее освобождении. Этому человеку нужны были результаты, благодарности выслушивал равнодушно.
Егор любил такие моменты, когда мог объявить женщинам решение коллегии областного или Верховного Суда о прекращении уголовного преследования с немедленным освобождением из-под стражи.
Вот так, получив официальную бумагу, вызвал в кабинет Галину. Прямо с работы, из цеха. Она пришла оробев, вчера снова домой убегала, но вернулась сама, охранницы не успели хватиться. А может, сделали вид, что не заметили, а теперь вот доложили начальнику. «Что он придумает? Какое наказание определит? В «шизо» отправит или оплату по выработке срежет?» — мучительно думает женщина.
— Галина, Вы свободны! Вот бумага пришла из области,— зачитал вслух решение областного суда Платонов.
— Господи, неужели правда?
— Только немного подождите, пока подготовят документы и расчет. После этого ни на минуту не задержим. Не имеем права!
— Гражданин начальник! — рассмеялась и заплакала женщина.— Спасибо огромное! — повисла на шее.
— Я ни при чем! Это следователь и суд,— вертел Егор передавленной шеей, освобождался из рук Галины.
— Я знаю, что без Вас не обошлось!—твердила женщина, целуя человека.
— А можно мне сегодня уйти к своим? Я завтра приду,— обещала, смеясь.
— Дождитесь вечера. Пусть все сделают окончательно. Даю слово, ночевать сегодня будете дома! А из тюрьмы нужно уходить сразу и никогда ни по каким делам сюда не возвращайтесь! Слышите? Вас позовут, а пока сходите на обед, проститесь с женщинами, соберитесь, до вечера как раз уложитесь. Вас подвезут на машине.
— Нет, не надо! Я пешком сама добегу. Дорога домой самая короткая. Тут помощь не нужна. Я одним духом ее пролечу! — искрились радостью глаза.
Галина ушла из зоны пешком под вечер. Все женщины цеха смотрели ей вслед. Наблюдал за нею и Платонов.
Баба вышла в широко открытые ворота и впервые пошла домой по дороге, не петляя и не прячась по кустам. Она шла не сутулясь,
Егор улыбается вслед человеку. Сегодня в семье Галины будет большой праздник.
«Хорошо, когда семья дружная, и в ней все любят друг друга. Хотя теперь все реже встречаются такие семьи. Что там зэчки? Взять хотя бы свою семью! Она вроде есть, а по сути никого нет! Никто не ждет, не порадуется. Обругать и то стало некому. Как завелся у тещи Ванечка, обо мне вовсе забыла. Сунет тарелки со жратвой под нос, сама бегом к нему. Все воркуют как голубки. А сколько его знает? Без году неделя. Я с нею под одной крышей много лет, но Ваня все затмил. Оно понятно, он — муж, я — никто! Бывший зять. Это что за новый вид животного? К родне не причислишь. Для того нынешний муж Тамары есть, которого в глаза не видела. Хитрая бабка, наша Тарасовна! Не смотри, что старая, такого мужика нашла! Пообещал и сделал! Вернулся с путины, а через неделю машину купил, да какую красавицу, глаз не оторвать. Так и повез мою тещу на ней расписываться. Все в один день уладил. Теперь она — законная жена! И не смотри, что старики, быстро справились, не то, что я!» —морщится Егор.
Он укоряет себя за приобретенные робость и нерешительность, слепое повиновение требованиям работы, службы. «Ну, а попробуй, ошибись? Выкинут! Куда я пойду? Где возьмут? Кому нужен? А сколько сил и лет вложено? Рисковать всем багажом, нажитым так трудно? Да и ради кого? — всплывает в памяти лицо Ромки,— выжил обормот! И теперь судьба лишь за уши потрепала. Две недели провалялся под капельницей и задышал как насос! Никакого раскаяния не услышали. Будто невинный ребенок держится! Вот нахал! — вспоминает Егор, как пришел навестить Ромку.
Тот уже вставал, самостоятельно ходил по палате, сам умывался и ел.
Увидев Егора, сразу приметил новые погоны:
— О, так ты теперь подполковник! Выходит, скоро паханить зоной начнешь? Смотри, меня не забудь! У тебя теперь вся власть в одном кулаке. Что захочешь, то и провернешь! Так, пахан?
— Ты все о своем?
— О чем же еще? Смешно было б, чтоб отец, начальник зоны, держал бы в тюряге родного сына! Как ты на это смотришь?
— В твоем случае нормально!—ответил, не моргнув.
— Ты что? Офонарел? Да где такое видано?
— Ну, во-первых, я работаю в другой зоне, а к этой не имею ни малейшего отношения.
— Да брось мозги грузить! Все блатари знают про ваше корефанство! Главное теперь за тобой, а я жду!
— Чего?
— Воли!
— Много захотел! Дай тебе свободу, чтоб самому за решетку попасть? Так что ли?
— Но ты ж отец! Должен помочь. К тому ж тебя не осудят на пожизненное. Самое большее на «пятак»! А у тебя везде свои. От силы через пару лет выпустят. Так и я, и ты свободными будем.