Тонкий профиль
Шрифт:
— Зачем? — этот вопрос, вырвавшийся у Терехова, выражал уже не только недоумение. Нечто большее. И Алик это почувствовал. — Зачем? — повторил еще раз Терехов. — Недостатки, конечно, есть, по…
Мне показалось, что Алик уже пожалел о своей откровенности. Продолжать разговор ему явно не хотелось. Но отступать было поздно.
— Зачем, зачем?! — раздраженно передразнил он Терехова. — Детские вопросы! Шефу угодно показать, что в датском королевстве не все в порядке. Привлечь к этому внимание. И поскольку он, Чудновский, и сам
Терехов не ответил. Наступила неприятная пауза. Тут было о чем подумать!
— И вот еще последняя информация, — добавил Алик. — Я откровенен потому, что докладная записка ужо составлена и подана Чудновским в обком партии. Рубикон перейден. Так что ничего секретного я не разболтал.
Алик улыбнулся, но не мог скрыть смущения. Трудно было судить о том, как он относится к этой затее Чудновского, но вряд ли само участие в ней было ему по вкусу.
— Ты исполнитель, с тобою все в порядке, — произнес Терехов.
— Рядовой науки, — подхватил Алик, хотя и чувствовал иронию Терехова. — Я просто здесь служу.
— Именно. Так будь здоров! Мы еще посмотрим другие лаборатории.
— Категорически приветствую! — провозгласил Алик, снова оборачиваясь к прибору.
Мы вышли из лаборатории оптических исследований. В соседних Терехов показывал мне электронный микроскоп, прибор для структурно-рентгеновских снимков. Но выглядел Виктор Петрович рассеянным и удрученным. И я почувствовал, что мысли его сосредоточены на другом. Видно, сообщение Алика сильно поразило Терехова.
Осадчий узнал о докладной Чудновского примерно за неделю до обсуждения ее в обкоме партии. Позвонил секретарь обкома, пригласил директора и его ближайших Помощников на заседание.
Узнав, в чем дело, Яков Павлович печально вздохнул в трубку:
— Грустно все это!
— Все так, но в докладной есть выкладки, иные любопытные, и есть факты!
— Еще бы! Наверное, весь институт собирал компрометирующий материал.
— Не может быть, — засомневался секретарь.
— Одним словом, мощный вклад в науку, — продолжал Осадчий. — Нашли-таки тему для работы!
И хотя он вроде бы мрачновато шутил, душевная боль, которую лишь скрадывала эта шутка, не могла остаться незамеченной.
— Ничего, — сказал секретарь, — разберемся! Будешь готовиться, Яков Павлович, к спору?
— Нет.
— Почему?
— Некогда! У нас план. Болтать некогда, — ответил Осадчий сердито. — Но, конечно, придем, все ценное выслушаем.
Директор, действительно, отнесся к предстоящему совещанию спокойно, без нервозности и суеты. Только попросил плановый отдел подготовить ему итоговую табличку за последние полгода и предупредил нового главного инженера Товия Яковлевича Ольховича о предстоящем свидании в обкоме.
— Какое уж там свидание! Будет палить из всех батарей. Впору окопы отрывать! —
— Нет, в окопы лезть не будем, встретим огонь грудью. Мы гвардейцы, — невесело пошутил Осадчий.
Надо же было случиться, чтобы именно на следующий после разговора с секретарем обкома день к директору завода пришел сотрудник местного телевидения с предложением организовать телепередачу под названием "Диалог заинтересованных". Собрать за круглым столом представителей завода и трубного института.
— Хорошо бы, Яков Павлович, вам самому выступить. Вас знают и ценят в городе, — попросил режиссер.
— Я не артист, чего меня показывать! И о чем, собственно, пойдет речь в этом вашем…
— Диалоге заинтересованных, — поспешил подсказать режиссер. Вы заинтересованы в скорейшей разработке Новых методов сварки, а институт — в заводе, на котором будет происходить внедрение этих методов. У вас, Яков Павлович, — поле для экспериментов в невиданных производственных масштабах.
— Ну, поле надо сначала засеять чем-нибудь… разумным, ценным. А где эти зерна, труды, открытия, которые можно тут же внедрять, как вы говорите, в невиданных масштабах? — спросил Осадчий. — Маловато их пока. Вынуждены сами, не дожидаясь, заниматься кое-чем.
— Да, я знаю, — кивнул режиссер. — Вообще, ходят слухи… — он замялся, — что у завода с институтом некая напряженность отношений…
— Не знаю, ходят ли слухи, а сотрудники института ходят к нам часто, — прервал сердито Осадчий. — Ходят и работают у нас. Никаких натянутых отношений с институтом нет. Теперь о вашем предложении, — продолжал директор. — Вот вы сказали, что это интересно — такой диалог по телевидению. А у меня есть сомнения, как у телезрителя. Вы не обижайтесь, — попросил он, видя, что лицо режиссера сразу погрустнело.
— Да, я слушаю, Яков Павлович, — ответил тот. — Какие же сомнения?
— Мне кажется, для специалистов диалог будет примитивным, а для остальных зрителей — малопонятным. Ведь ничего серьезного на таком совещании перед телекамерой не решишь. Не правда ли?
— Нет, нет! — не сдавался режиссер. — Вы неправы, Яков Павлович, мы пробовали не раз. В городе живет целая армия трубников. И молодежь — сколько у нас вузовской молодежи — она интересуется техникой.
— Целый час или полтора технических разговоров, терминов? — Осадчий с сомнением покачал головой.
— Телевидение это выдерживает, — поспешил заверить режиссер.
— Телевидение, может, и выдерживает, но вот зритель — не уверен! Ну, да ладно. Делайте. Мы соберем вам людей. От нас выступит кто-нибудь из техотдела. — И видя, что гость все же обиделся, Осадчий поддержал его ободряющей улыбкой.
Когда режиссер ушел, Яков Павлович невольно вспомнил о предстоящем другом совещании — в обкоме. Без телевизионных камер и зрителей. Но, видно, там будет не менее жарко, чем в телестудии, при ярком свете юпитеров.