Топор правосудия
Шрифт:
Весь лимит прощения он исчерпал сразу после того, как пристрелил в больнице двоих ментов. Теперь уже неважно, сколько еще людей уйдет на тот свет. Исход для него, Перца, будет один при любом раскладе.
Внезапно успокоившись, Витя посмотрел на лежащий рядом обрез…
Взяв его и повертев перед глазами, он стал рассматривать его так, словно видел впервые. Затем он отложил обрубок ружья в сторону и вынул из-за пояса пистолет старшины. Вынув магазин, Перец сосчитал патроны. Их было восемь. Слишком много даже без тех восьми, что находились в запасном
Когда холодный, пахнущий ружейным маслом металл до отказа погрузился в его рот, Перец зажмурился…
Осталось всего одно движение. Аккуратно выжать большим пальцем правой руки чувствительный крючок…
Боли не будет. Наоборот, перестанет ныть рука, и эти сомнения прекратятся, словно их и не было…
Когда палец уперся в препятствие, преодоление которого – самое простое дело в этой жизни, Перец тихо завыл…
«Макаров», выскользнув из мокрых ладоней, скатился на колени, а потом упал вниз, глухо стукнув по бетону.
И в этот момент Перченков понял, что его ничто больше не пугает. Ему тридцать один год; убить себя в тот момент, когда жизнь только что начинается, было бы глупо. Пусть нет покоя, пусть по следу идет враг!.. Но – он жив!! Он борется, сражается за каждую секунду своей жизни, а кто сказал, что эта жизнь никому не нужна? Она нужна ему, Виктору Перченкову. И пусть эти ублюдки, что топчут поляну за его спиной, подавятся пониманием того, что он жив и даваться в их руки не собирается.
– Какой же я был дурак…
Когда Перец поднимал с пола пистолет и ставил предохранитель, его руки не дрожали. Прекратилась даже эта ноющая боль от укуса мерзкой овчарки. Может быть, сейчас именно тот случай, когда грязный чердак можно представить мягким диваном и подумать о том волшебстве, которое спасет его от преследователей?
Поднявшись на ноги, Перец подошел к окну и посмотрел на улицу. На его небритом лице уже играла улыбка. Довольная улыбка, обещающая неприятности…
Когда Пащенко поведал Антону о случае в больнице и о том, где Перец бросил машину, Струге озадаченно сел в домашнее кресло прокурора.
– Почему решили, что тот Бобров – Перец?
Это был вполне резонный вопрос.
– Доктора «нарисовали» его в той же одежде, о которой нам рассказывал Игорь Перченков. Совпадают и его приметы. И потом, в Тернове не так уж много молодых людей, разгуливающих по улицам с обрезами, заряженными жаканами и кабаньей картечью.
– Где его могла собака укусить? – не унимался Струге.
– Знаешь, брат, у Вити сейчас тот период жизни, когда чаще появляешься на собаках, чем на людях. Подворотни, темные углы… Мало ли что могло с ним случиться? Собаки очень не любят, когда люди пытаются отвоевывать у них их территорию.
– Знаешь, что самое плохое в этой истории? Если, конечно, исключить гибель двоих ребят из милиции? То, что Перец вооружился более внушительно – раз. И понял, что обратной дороги нет, – два. Сейчас ему совершенно безразлично, кого убивать и зачем. Он будет палить во всякого, кто вызовет у него подозрения. – Антон похлопал себя по карманам в поисках пачки сигарет. – В суд, в понедельник, проверка приезжает. Если до девяти утра тридцать первого марта я не найду Перца, то бишь его дела, то первого апреля насмеемся вдоволь. Можно будет с уверенностью заявить, что шутка Семенихина удалась.
Пащенко промолчал. Возразить было нечего, да и не хотелось. События развивались так стремительно, что любой протест можно было расценить, как утешение ракового больного за день до кончины.
– Собака, собака… – вздохнул Антон, закрывая от напряжения глаза. – Где он мог найти собаку? И в котором часу? Но самое главное – где! Если бы знать, можно было привязаться к местности.
– Врач сказал, что около одиннадцати часов утра, вчера. Это заявил на приеме Перец. А место, которое он обозначил, – дом номер семнадцать по улице Вяземского. Это в Тихвинском районе. И что это нам дает?
– О месте, названном Перцем, можешь забыть. Солгав, называя свое имя, он солгал и тут. Для него это не принципиально. Важно другое. Он не мог соврать относительно часа укуса, так как это касается его здоровья. Чтобы правильно лечить, врач должен знать о времени получения травмы. Если бы не было вероятности заражения, Перец солгал бы и тут. Однако он был просто обязан сказать правду. Иначе врач не смог бы оказать квалифицированную помощь. Итак – около одиннадцати утра, вчерашний день…
Встав, Антон стал прохаживаться по зале прокурора.
– Саша-то не заметила, в котором часу ты Рольфа домой вернул? – спросил его Вадим.
– Рольфа? – недоуменно посмотрев на прокурора, переспросил судья. – Нет, не заметила. Сейчас она спокойна. А позавчера думала, что у меня баба на стороне образовалась. Рольф молодец – даже не тявкнул, не разбудил…
Антон Павлович вдруг остановился и поднес ладонь ко лбу.
– Рольф… Одиннадцать утра… Где мы с тобой были около одиннадцати утра вчерашним днем, Пащенко?
– Я водил экскурсии по планетарию, а ты бил гражданина Российской Федерации.
– Правильно. А где был в это время Рольф?
Участие в стихийно образованной игре «Поле чудес» Пащенко надоело. Отпихнув от себя пепельницу, он встал и приблизился к Антону.
– Ну в машине был Рольф, в машине! И что с того? Я открыл «ушастому» окно, чтобы он наслаждался весенним ветерком, и вошел в планетарий с каким-то детенышем.
– Это Рольф, – заявил Струге и внезапно рассмеялся.
– Что – Рольф?!
– Перец-младший нам не врал, Вадим! Игорек говорил правду, когда плакал и заявлял, что брат прячется в планетарии! Его просто не было там в тот момент, когда мы зашли. А Перец шел следом. Он увидел открытое окно в «Волге», а на панели лежала твоя барсетка, Пащенко! Ты же ее оставил в машине! Нет?