Торфъ
Шрифт:
– Больно ты знаток смотрю! – Порфирий Александрович хмыкнул. – Сабдаку пофиг где промышлять. Ему главное над тобой поглумится, да всю душу тебе извести, затем и метки ставит, смотрит потом какой дурак на такую уловку купится!
Оглядев окружавший их плотной стеной лес, Порфирий Александрович перекрестился.
– А бывало и Ада (Мелкие духи) притянут такой вот меткой с собой, те могут и безвредными быть, за детьми присматривать, но в основном злые они. Козни да пакости их удел. Надо оно тебе такое Фёдор Иннокентьевич? Вот и я разумею, что нет.
Дойдя
Проходя мимо первых силков, Порфирий Александрович снова перекрестился.
– Точно Сабдак! Смотри, прибрал себе зайца. Расстроился поди, что не купились мы на его уловку! А ты говоришь, давай возьмём.... эх, голова ты садовая Иннокентьевич.... точно без меня пропадёшь.
Дойдя до посёлка, друзья разделились. Порфирий Александрович объявил, что займётся подготовкой праздничного стола, а Фёдору Иннокентьевичу велел созвать гостей, и явиться на празднование ровно в пять! Часов в посёлке ни у кого не было, поэтому пять часов означало время, когда над Тайгой начинали сгущаться первые сумерки.
«Жан Яковлевич»
…Тук, тук, тук.... Заботливо откидав от двери, приваливший её снег, Фёдор Иннокентьевич громко позвал.
– Жан Яковлевич, дорогой, не изволите ли впустить, если конечно не заняты?
– Вы что ли, Фёдор Иннокентьевич? Сейчас, сейчас, впущу, что же вам на морозе то топтаться…
Мгновением спустя дверь медленно отворилась, явив взору Фёдора Иннокентьевича весьма интеллигентное, но чрезвычайно помятое лицо.
Очки в круглой оправе из позеленевшего от времени пластика, всклокоченная борода и внушающая уважение лысина – все выдавало в Жане Яковлевиче потомственного интеллигента. Того самого, который даже забредя ненароком в хлев, будет почтительно обращаться к свиноматке на вы. Здравствуйте Хавронья Ивановна, как поживаете Хавронья Ивановна?
Точно так же, как и Фёдор Иннокентьевич, Жан Яковлевич всем сердцем был предан литературе, но, с написанием стихотворных форм у него клеилось ещё меньше чем у Фёдора Иннокентьевича, посему Жан Яковлевич с упоением придавался прозе.
– Здрассссьте Вам! Проходите, любезнейший мой, прошу!
– Благодарю Жан Яковлевич, но я скорее всего, лишь на минутку заглянул. У нашего горячо любимого Порфирия Александровича сегодня совершенно внезапно приключилось оказия под названием – День Рождение. Представляете?
– Дык эта оказия уже пятый раз на моей памяти! И это лишь в этом году! Я уж молчу про прошлый!
– Но вы ведь понимаете дорогой мой Жан Яковлевич, что Дни Рождения просто так не случаются?
– Да неужели?
– Представьте себе, да!
– Снова пьянка?
– Ну что вы, Жан Яковлевич! Право! Ну какая пьянка? С коих пор творческие вечера стали называть пьянками?
– Ах.... творческие вечера… не дурно, не дурно вы все это завуалировали, в новой постановке – звучит весьма заманчиво! Почему же мы раньше их так не называли? Вы и впрямь считаете, что Порфирий Александрович устраивает свои дни рождения не ради хорошенько закинуть за воротник, а подразумевая под ними термин – « Творческий вечер»?
– Мне кажется, что это именно так, Жан Яковлевич! Так вы придёте? У меня кстати заготовлено несколько новых, весьма недурственных стихотворения!
– А вы умеете настоять! – Жан Яковлевич слегка прикрыл дверь, начав слегка подмерзать. Из одежды на нем были лишь валенки, растянутые временем семейные трусы и весьма замызганный цветастый халат очень отдалённо напоминающий классический Буряад дэгэл ( Традиционный Бурятский национальный костюм). – Кстати, а кто ещё будет присутствовать на этом творческом вечере? Марфа Ильинична? Владлен Аристархович?
– Разумеется! Я очень хотел что бы присутствовала ещё и Нина Александровна, но у неё приболела Машенька и они выбыли из нормальной жизни, как минимум на неделю…
– Как жаль! – В голосе Жана Яковлевича появились нотки сарказма. – Ведь Нина Александровна такая милая женщина, прям душка! А вот Машенька шумновата! Да и с воспитаем по моему немного промашка вышло, но это все из-за того что без участия отца растёт… Дикая совсем, бывало идёшь мимо, а она личико воротит, али вообще в сторону шагается, будто от нечистого!
– Да уж… тут вы правы отчасти....
– Да? – Жан Яковлевич подозрительно глянул на Фёдора Иннокентьевича поверх очков, но, не уловив подвоха в его лице, вопросил. – Так и во сколько начнётся ваш творческий вечер?
– А как темнеть начнёт, ровно в пять!
– О, уже скоро, однако! Тогда смею отклонятся, как вы видите, я пока в домашнем!
Козырнув на прощание, Жан Яковлевич скрылся за дверью, оставляя Фёдора Иннокентьевича в одиночестве.
Прекрасно. Культурная программа на вечер обеспечена, теперь самое время позаботиться о душе компании и главном её украшении – Женщине. Женщин в посёлке было две. Точнее три, но Машеньке было всего шестнадцать и претендовать на роль умудрённой жизнью дамы она пока ну никак не могла.
Посему в посёлке правили балом пышногрудая, румяная и обладавшая низким грудным голосом Марфа Ильинична, и её антагонист практически во всех вопросах – Нина Александровна. Сухощавая, с остро отточенными скулами, тонкими бледными пальцами и сутулая, словно дворовая собака. Голос у неё был визглив, слова выговаривались с запинкой и неприятным присвистом.
Кстати, характер у них был под стать внешности.
Марфа Ильинична – душа на распашку, заботушка, веселуша, певица! Со своим низким, густым, практически – Контральто, она с первых же нот вышибала слезы умиления у собравшейся мужской половины. «Бежит река», «Надежда», «Где-то на белом свете», как же она исполняла эти славные песни, заслушаешься, не женщина – Богиня! Воинственная Валькирия спустившаяся прямиком с Вальхаллы на своём извергающем пламя коне.