Торговцы грезами

Роббинс Гарольд

Но в глубине души он знал, что не прав. Знал, что ее чувство было гораздо глубже и сильнее, иначе бы и он не стал так переживать. Но теперь он — всего лишь калека, вернувшийся домой безногий солдат. Хотя и понимал, что возникшая жалость может воскресить в ней давно увядшие чувства.

Однако выбора не было, от этой встречи никуда не уйти. А если она начнет говорить что-нибудь о том, что чувствовала и как относилась к нему до того, как он ушел на войну, ему придется сказать ей, что это была лишь девичья влюбленность с ее стороны, что он никогда не испытывал к ней более серьезных чувств, кроме простой симпатии.

Питер выжидающе смотрел на него. Да, Питеру покажется странным, если он не придет, он наверняка обидится. Эстер, конечно, тоже.

На его губах появилась вымученная улыбка.

— Ладно, если ты хочешь, — сказал он. — Я просто не хотел быть обузой.

Питер захохотал.

— С каких это пор ты стал для меня обузой?

Джонни зашел в свой кабинет, размышляя. В его ушах звучал голос Питера. Почему это Питер сказал «для меня»? Может, он хотел намекнуть, что что-то знает о его отношении к Дорис? Может, она рассказала ему что-нибудь?

Нет, это глупо, она ничего не рассказывала им. Это просто манера Питера изъясняться.

Вместе с Рокко они сидели в темной проекционной комнате, глядя на экран. Когда первый фильм кончился, Джонни понял, что сам экран тоже претерпел множество технических доработок, — свет на нем уже не мигал, как раньше, движения актеров стали более естественными, совсем как в жизни, и двигались они нормально, а не перемещались скачками, как это было раньше.

Изменилась и сама манера повествования — сценарии теперь писались совершенно иначе, — крупный план, общий план, титры — все это теперь сочеталось более гармонично. Он подумал, что надо бы ему съездить на студию, чтобы во всем этом разобраться самому.

Джонни закурил, спичка озарила лицо Рокко, который напряженно смотрел на экран, поглощенный фильмом. Джонни улыбнулся про себя, от одного вида Рокко ему стало легче. Странно, — подумал он, — что одно лишь присутствие Рокко успокаивает его.

Он вспомнил тот кошмар, что преследовал его в госпитале, когда он пытался бежать и падал, а люди смеялись над ним. С тех пор этот страх не прошел: ему не хотелось быть посмешищем и не хотелось, чтобы его жалели. А когда Рокко был рядом, Джонни знал, что ни того, ни другого не случится. Казалось, Рокко умел предвидеть неприятные ситуации и избегать их, он обладал даром вовремя менять тему разговора, которая могла бы вызвать неприятные ассоциации. Как и раньше, он готов был защищать Джонни своей грудью. Джонни был рад, что Рокко согласился работать с ним вместе.

— Моя машина внизу, — сказал Питер. — Я только что звонил Эстер и сказал, что мы будем дома через полчаса. Она хлопочет, как молодая жена, впервые пригласившая гостей на ужин.

— Я готов, — спокойно ответил Джонни.

Они вышли на улицу. Возле здания их ждал лимузин. Шофер вышел и открыл дверцу.

Питер пропустил Джонни вперед, сел сам Питер, и затем — Рокко.

Джонни оглядел салон.

— Классно! — сказал он. — У тебя новая машина?

Питер гордо кивнул.

— «Пирс Эрроу», — сказал он, улыбаясь. — Сделана по специальному заказу.

— Хорошая штучка, — сказал Джонни.

Огромная машина бесшумно скользила по асфальту.

Вскоре они выехали на Пятую авеню, направляясь к центру города, и наконец машина плавно остановилась у большого дома напротив Центрального парка.

Швейцар открыл дверцу машины.

— Добрый вечер, мистер Кесслер, — сказал он.

— Здравствуй, Том, — ответил Питер.

Подождав, пока Джонни выберется из машины, они вошли в подъезд.

Джонни удивленно озирался. Он ничего не сказал, но был поражен. Чтобы жить в таком доме, надо зарабатывать немало. Лишь теперь цифры, о которых ему говорили утром, обрели для него реальные очертания.

Они подошли к лифту. Затем, выйдя на одиннадцатом этаже, очутились в шикарно обставленном просторном холле.

Питер подошел к двери и позвонил.

Глядя на дверь, Джонни почувствовал, как неистово забилось его сердце. Костяшки пальцев, сжимавших костыли, побелели.

Дверь открыла Эстер. Воцарилось неловкое молчание, затем Эстер подбежала к Джонни, обняла его и заплакала.

Джонни стоял неподвижно, боясь убрать руки с костылей и упасть. Пока Эстер продолжала обнимать и целовать его, он посмотрел через ее плечо. В дверях стояла Дорис. Ее лицо было бледно, глаза широко распахнуты.

Рокко, стоявший позади Джонни, видел, как взгляды Джонни и Дорис встретились. Он внимательнее посмотрел на нее. Ее волосы, подчеркивая овал лица, ниспадали на плечи, кисти рук были крепко сжаты, она моргала, словно только что вышла из темной комнаты на свет. Дорис опустила глаза. Рокко заметил, что в уголках ее глаз блеснули слезы, но она старается сдержать их.

Она словно знала, что собирался сказать ей Джонни. Как — Рокко не мог понять. Никто еще не произнес ни слова, но она уже знала — это было ясно по ее виду.

Все произошло за какое-то мгновение, но Рокко понимал, что ей эта секунда показалась вечностью.

Оторвавшись наконец от Джонни, но продолжая держать его за плечи, Эстер посмотрела на него.

— Мой Джонни! — плакала она. — Что они с тобой сделали!

— Эстер, не говори глупости, — сердито сказал Питер. — Он же здесь, не так ли? Чего ты еще хочешь?

Ужин прошел тихо. Нет, они, конечно, разговаривали, но не о том, что было на душе. За напускной веселостью угадывались слезы.

Рокко видел, что Дорис не спускала глаз с Джонни, — они как раз сидели друг против друга. Когда Джонни поднимал глаза, он натыкался на ее взгляд. Его лицо было бледным, и он не проронил почти ни слова за весь ужин. Он не знал, что говорить.

С тех пор, как он в последний раз видел Дорис, она повзрослела. Раньше она была красивой девушкой, сейчас стала настоящей женщиной — да, за эти несколько лет она стала красивой и изящной женщиной.