Торговка счастьем
Шрифт:
– Семье? – прохрипел Стасов-Зубов, будто собрался помереть прямо сейчас, прямо на стуле в их кабинете. – Не надо, вы что! Зачем? Зачем семье!
– Но когда-то они об этом все равно узнали бы, – заметил Вадик, удовлетворенно улыбнувшись, первый раз за время допроса. – Вы же не можете вечно скрывать свое новое семейное положение. Как вообще вы собирались дальше поступить со своими женщинами? Пора уже определиться!
Кстати, да! Алексеев передернул плечами, будто слова эти адресовались ему.
Как он дальше поступит с Настей? Что предложит ей? Полковник, поругав поначалу, потом велел поступать, как он считает
А она напугана, беспомощна. Она беременна. И совсем не кажется деловой и активной, способной обвести всех вокруг пальца. Так ли это? Или это только кажется? Почему она пришла именно к нему? Почему не наняла охрану на деньги, которые оставил ей муж? Почему воспользовалась помощью первого встречного, представившегося ей другом Льва? Заплатила ему большие деньги. Удрала из города, потом вернулась.
Как же все запутано! Нелогично! Можно ли ей верить, когда и нельзя, но очень хочется?
– Продолжай, лейтенант, – буркнул он и вышел из кабинета.
Вышел, чтобы снова ей позвонить. Зачем? Наверное, для того чтобы ей верить, ему было нужно слышать ее голос.
– Алло, – ответила она.
И ему тут же показалось, что она плакала. И внутри все снова противно сжалось и заныло.
– Как дела? – повторил он свой глупый вопрос, заданный чуть больше часа назад.
– Не очень, – призналась она со вздохом.
– Что?
Алексеев привалился спиной к стене возле подоконника, выглянул в окно. Сквозь плотную серую массу облаков время от времени выныривало солнце, обещая скорое тепло. Ветер наконец угомонился, и городские коммунальщики спешно сгребали мусор и сметали зимний песок с тротуаров, пока его снова не размыло дождем и не растащили ботинками. Вечер сегодня будет славным, вдруг подумалось ему. Можно было бы выйти с Настей прогуляться и…
Стоп! Одернул он себя. Настя скрывается от брата своего покойного мужа. Настя еще до недавнего времени была у них одной из подозреваемых. Сейчас, конечно, приобщив к делу показания настоящего Зубова и информацию, представленную полковником, они думают несколько иначе, но…
– Я выходила на улицу, – призналась Настя.
– Зачем? – стиснул он с силой зубы.
– В магазин. Мне надо было купить кое-что для себя, – слабым виноватым голосом поспешила она объяснить. – И мне показалось… Мне показалось, что за мной кто-то следит. Может, это паранойя?
Может, да, а может, нет.
– Как ты поняла?
Он еще вчера, отдавая ей постельное белье, предложил перейти на «ты».
– Женщина… Странная такая, очень худая, среднего роста. Лицо неприятное. Она трижды попалась мне на глаза. В последний раз резко отвернулась, села в машину.
– Номера? Номера запомнила?
– Да. Продиктовать?
– Давай… – Алексеев тут же занес в телефон продиктованный ею госномер. – Вот что. Больше никакой самодеятельности. Сиди дома. Никому не открывай. И давай так договоримся… Телефонную трубку ты больше не поднимаешь. Хорошо?
– Хорошо.
– Все, пока. Я буду вечером.
Как он дотянет до вечера, не звоня ей?
Он волновался за Настю. Почему? Не знал и злился на себя за это. Раздражался, потому что не находилось ответов. И потому что все равно продолжал за нее волноваться. И без конца смотрел на часы. Время остановилось. Стрелки замерли где-то на шестнадцати двадцати двух. До конца рабочего дня оставалось немного, а стрелки – ни с места. Уж подумал, что часы поломались, сверил с компьютером. Все верно. Шестнадцать двадцать две. Вадик давно отпустил настоящего Зубова, попросив того не покидать город, пока идет следствие. И смылся куда-то. Нет, он ему говорил, куда едет, только Игорь прослушал.
Он должен ее сегодня вечером перевезти куда-нибудь, решил он около восемнадцати ноль-ноль. Попросту – перепрятать. Если за ней следили – а за ней следили, номера пробили, машина из гаража Симонова, – так вот, если за ней следили, значит, проводили до самого подъезда. И теперь люди Симонова знают, что Настя в городе. И знают, как она выглядит. Знают они – узнают многие.
Надо ее перепрятать, пока сохраняется опасность для ее жизни.
Он сорвался с места, стоило стрелкам вытянуться строго по вертикали. Доехал до дома. Внимательно осмотрел стоянку. Чужих машин не было. Все здешние машины он знал, и хозяев их знал в лицо, и номера частично помнил. Быстро поднялся к себе на этаж, открыл квартиру, вошел и тут же почувствовал, что что-то не так.
В квартире точно кто-то был. Он слышал шуршание одежды из комнаты. И дыхание. Шумное, нервное. Это точно была не Настя. И запах. Запах человека был другим, чужим.
– Кто здесь? – громко окликнул Игорь и прилип спиной к стене между прихожей и комнатой.
Шуршание одежды стало чуть более громким, чужой запах острее. И через минуту в дверном проеме с отвратительной ухмылкой появилась Света.
Ох, господи! А он-то думал, чей это запах? Чьи еще духи могли так раздражать его!
– Что ты здесь делаешь? – резко спросил Алексеев.
И Света, вздрогнув от неожиданности, отскочила. Потом оглядела прижавшегося к стене Алексеева с неприязнью.
– Все в шпионов играешь, придурок? – прошипела она злобно и вернулась в комнату. Крикнула оттуда: – Еще бы ствол мне в голову упер, придурок!
Алексеев пошел за ней следом, на ходу отметив, что Насти нет. И вещи ее исчезли тоже. Простыня и одеяло аккуратно сложены на подушке.
– Как ты вошла?
Игорь уставился на бывшую жену, нагло усевшуюся в его кресло. Странно, как это она его не забрала. Она любила прежде сидеть в нем, задрав ноги на подлокотник. Она и теперь так уселась, не стесняясь короткой юбки.
– Через дверь, – ухмыльнулась Света.
– У тебя нет ключей.
Игорь подошел и сбросил ее ноги с подлокотника. Высокие каблуки ее осенних сапог громко стукнули об пол. Света обиженно поджала губы. Но тут же встрепенулась, выпрямила спинку, грациозно сплела ноги, демонстрируя ему красивые коленки.
– У тебя нет ключей, как ты вошла?
Алексеев смотрел на бывшую жену со смесью недоумения и печали. Ему вдруг показалось странным, что он прожил с этой женщиной несколько лет. Как, интересно, он это делал? Все в ней казалось сейчас чужим. Красивая фигурка, привлекательная мордашка, густо намалеванные глаза, смотревшие иногда зло, иногда с подозрением, редко с нежностью. Все чужое! Зачем было потрачено столько лет? Зачем?!