Тот, кто должен
Шрифт:
– Знаешь, я вот слышала, говорят, что, может быть, он жив. А это все, что нам по телевизору показали: смерть, похороны, прощание, – это все инсценировано просто. Наверное, у него были какие-то причины исчезнуть. И говорят, что потом его видели в Мексике.
Говорят, говорят, говорят.
– Элвис тоже жив. Просто поправился немного, – кивнул Мих.
Ленка отвернулась к окну, глаза мгновенно наполнились слезами.
– Ты все равно ни во что не веришь!
–
– Значит, ты считаешь, что тот доктор его убил?
Мих промолчал. Она подумала.
– Ну, правильно ты говоришь о заблуждениях. Мне раньше казалось, что текила соленая. А потом попробовала, а она не соленая, а просто с солью пьют. Или вот еще: казалось, что любовь не проходит. Если она настоящая, то не проходит…
Мысль Ленки так резко метнулась от текилы к любви, что Мих опять потерял логическую цепочку.
– И что бороться с этим надо, истреблять любовь, топтать, чтобы она кончилась. Но со временем она же должна закончиться… сама по себе?
– Она не заканчивается насовсем, – сказал Мих. – Уверен, что остается след. И этот след может быть настолько длинным, что вместит всю оставшуюся жизнь. Как след от реактивного самолета…
– Ого! – Ленка усмехнулась. – Это только от очень сильной любви может быть.
Они помолчали. Мих дожевал кашу, вымыл тарелку, прислонился к стене у мойки. Уходить не хотелось.
– А маму ты любишь? – спросила вдруг Ленка.
– Наверное. Ну да, – он кивнул.
– Мне кажется, если бы твоя мама – ну, вдруг – бросила работу и стала пить… уходить из дому, бухать с бомжами, уезжать электричками, потом возвращаться, выносить из дому вещи и пропивать, ходила бы грязная, растрепанная, ты бы не любил ее.
Мих подошел к окну. Внизу тетя Зина снимала с веревки простыни. Мальчишки катались во дворе на велосипедах. На лавочке мужики рубились в домино. Николаша из первого подъезда громко кричал «рыба!» – слышно было до восьмого этажа.
– Это было бы очень тяжело, – ответил он.
– А сейчас ее любить легко?
– Сейчас легче.
– То есть тогда бы ты не любил? Просто за то, что она твоя мать?
– Нет.
– Рыба! – снова хлопнул Николаша.
Окна дома напротив горели отражением заката, но только со стороны школы – тихой и закрытой на лето. Солнце падало куда-то – за их многоэтажку, и видно его уже не было…
– Сколько лет мы прожили в этом дворе, Лен, а
– Мужики те же, а дети другие. Когда иду вечером с работы, мне всегда кажется, что среди этих мальчишек ты – гоняешь на велике, с разбитыми коленками. Окликнешь меня – а я тетка тридцати двух лет, с сумкой с поддельными котлетами…
Мих обернулся к ней.
– Не плачь, Ленк, не вздумай. Вредно это для Майкла.
Она заулыбалась и снова всхлипнула.
– Иди, ладно. Я журнал твой читать буду.
– Там и фота есть, – Мих развернул журнал и ткнул пальцем в свою фотографию.
– Красивый ты тут. И в очках тебе хорошо. А очки чьи?
– Лешки-дизайнера.
– Здорово получилось. Серьезный такой. Светило психологии.
– И «не заметно, что маленького роста»?
– Да ты и не маленького роста, – Ленка пожала плечами. – Дура какая-то сказала, наверно, трехметровый мутант.
Он засмеялся, чмокнул Ленку в голову.
– Ок, пошел я. С мамой поговорить надо.
– Да-да, поговори как-то. Она очень печальной кажется.
– Это из-за дела Фитюка.
– Ааа, может.
Ленка закрыла за ним дверь, и замок щелкнул точно так же, как в детстве, когда вечером Мих бежал вприпрыжку с восьмого на четвертый – «купаться и спать».
24. ДЕЛО ФИТЮКА
В обжитых семейных гнездах все пропитано одним запахом. У некоторых это запах табака, или еще хуже – чеснока, или просто запах лакированного паркета. В квартире Миха – это запах корвалола. Нервы – корвалол, бессонница – корвалол, споры – корвалол. Этот отвратительный запах лезет из щели под дверью Тамары Васильевны в щель под его дверью, неумолимо напоминая об одном и том же: все неспокойно, конфликт, непонимание, неразрешимые противоречия, отчуждение. Въедливый запах затягивает в петлю беспросветной тоски. Не хочется бывать дома.
Журнал так и остался на тумбочке в прихожей. Маму не интересует его новая работа, потому что он бросил ту, на которую она его устроила «по знакомству», с таким трудом. А он перечеркнул все ее усилия, как и тогда, когда отказался стать юристом и продолжить ее дело.
Дети – копилка нереализованных родительских желаний, надежды, положенные на депозит. Он был бы успешнее, он был бы талантливее, чем она. Она передала бы ему самое ценное – опыт. А теперь вынуждена натаскивать посторонних людей – наемных сотрудников, чужих детей, и ждать от них помощи и поддержки, пока ее сын занимается ерундой, развлечениями, журналами.