Тот, кто называл себя О.Генри
Шрифт:
Билл кивнул.
— Теккерей, Скотт, Диккенс — вот настоящая литература.
— Скучновато, — сказал Билл откровенно.
Дядя посмотрел на него серьезными серыми глазами.
— Сказано смело, мой друг. Смело и глупо. Большие мысли никогда не приходят сразу и никогда сразу не понимаются людьми. От непонимания они кажутся скучными… Положи полдюжины виски в лохань с водой, — распорядился он вдруг, — виски приятно пить, когда оно холодное. О чем я?.. Да, Диккенс. Не суди людей по первому впечатлению. Первое впечатление всегда грубо. Это впечатление глаз, но не сердца. Хороший писатель
Через неделю Билл познакомился со всеми. Они называли себя «профессиональными южанами». Они пили виски, курили сигары из вирджинского табака, вспоминали подвиги гражданской войны и раскатисто хохотали. Они умели говорить так, что было смешно.
Билл освоился быстро. Он слушал их разговоры. Он хохотал над их шутками, а порой и сам вставлял несколько хлестких словечек в беседу. Они принимали Билла как взрослого. И Билл ценил их внимание и гордился им.
Иногда он приносил в драгстор гитару и пел. Голос у него был небольшой, но приятный.
Когда остроумие приглушалось хмелем, начинали спорить. Драгстор становился похож на салун, только в этом салуне не было чужих. Дымилось одновременно двенадцать сигар. Говорили все разом. В черном прямоугольнике распахнутой двери покачивались звезды. Дядя Кларк спорил с адвокатом Беллом.
— Цивилизованное варварство, Вильям! — грохотал дядя Кларк, сидя верхом на табурете. — Колумб преподнес нам эту землю, как рождественскую игрушку. Что мы сделали с ней?
Мы пропитали ее кровью и потом негров. Мы истязали чернокожих. Мы их убивали. А убив, поднимали глаза к небу и до тошноты говорили о христианском смирении. В конце концов мы развязали гражданскую войну. Не конституция сейчас нам нужна, а второй герой Осоатома. Второй Джон Браун, черт побери!
Белл хитро щурил глаза.
— Ты северянин, Кларк. Тебе не понять наших отношений с черными.
Лоснились потные лица. В стеклянных розетках мигали свечи. Билл метался по салону. Он еле успевал слушать и наливать стаканы.
Расходились в глухой час. Во дворах тоскливо подвывали собаки. Белая, ослепительная луна стояла над городком.
Однажды Билл сидел в провизорской и рисовал. Еще в школе у тети Лины он научился неплохо держать в руках карандаш. Он набросал внутренний вид салона. Стойку с огромной бутылкой, на которой написал: «Перигорик». Адвоката Белла с преувеличенно длинным лицом и прищуренными глазами. Белл собирался выпить. Обеими руками он держал большой стакан. Рисунок удался. Особенно хорошо получилась горбина наносу Белла. Хорошо бы изобразить и других посетителей. Например, Джэка Хигби в клетчатых брюках и Брайтона Венделя.
Он нарисовал и это. Ему понравилось. Одно за другим появлялись на бумаге лица «профессиональных южан». Чтобы не забыть, он сразу подписал рисунок:
«Гринсборский клуб остряков».
Подумал и написал еще:
«Войны в ближайшее время не будет, — говорит мистер Хигби, — потому что у меня сейчас нет свободных денег». За стойкой он нарисовал самого себя.
— Ну-ка, покажи, — сказал дядя Кларк.
Билл вздрогнул и вскочил. Он даже не услышал,
Дядя передвинул рисунок на середину стола и наклонил голову вбок.
— Так, — сказал он. — Так. Так. Смотри-ка, а ведь это Белл. А это… убей меня бог, если это не Юст Паркенстэкер. Да ведь ты настоящий художник, Билли! Похожи, ей-богу, похожи!
Он передвинул взгляд ниже, сказал: «а…» и вдруг обрушился в качалку и захохотал.
— Что… э-ха-ха-ха! Что сказал… мистер… Хигби? Почему. не будет войны в… в ближайшее время? Почему?
— Потому что у мистера Хигби нет на войну свободных денег, — серьезно ответил Билл.
Дядя наконец выхохотался. Он сложил рисунок вчетверо и спрятал его в карман.
— Отлично, сэр. Вот вам доллар. Нет, вот вам доллар и двадцать центов за работу. Они должны увидеть. Они это увидят сегодня вечером.
Карикатура произвела впечатление. Листок ходил по рукам.
Сэр, — торжественно сказал Джек Хигби, обращаясь к Биллу. — То, что вы сказали от моего имени, вы сказали лучше меня!
Я хочу заказать вам поясной портрет для моей фамильной галереи, маэстро, — продекламировал Юст Паркенстэкер. — Оплата наличными.
Брайтон Вендель угостил Билла манильской сигарой. А Вильям Белл сказал:
— Я просто хочу с ним выпить. Давай-ка пару шотландского, сынок. Надеюсь, ты не откажешься?
С той поры каждый вечер завсегдатаи клуба остряков получали два-три рисунка.
Иногда карикатуры были подписаны. И подписи эти всегда попадали в цель, как меткий выстрел.
По воскресеньям, надев праздничный костюм и повязав темно-синий шейный платок, Билл шел в церковь. Для всех Портеров, даже для резкого Кларка, вера в церковь и благочестие были естественны, как солнечный свет.
Служба в старой церкви, построенной еще первыми поселенцами, начиналась в десять часов утра благодарственным гимном.
— Узрим, о господи, твой лик… — поднимались голоса прихожан под темный свод, и даже самые закоренелые грешники городка с просветленными лицами стояли в проходе между молитвенными скамьями.
После гимна священник читал объявления о браках, о покупке и продаже земельных участков, о сборе пожертвований на строительство нового сруба для школы и о собраниях разных обществ.
За сим следовала получасовая молитва, и все завершалось великолепной проповедью на какую-нибудь свеженькую городскую тему. Преподобный Сизерс умел так искусно составлять свои проповеди и читал их с таким блеском, что слушать его приезжали любители даже из Хайт-Пойнта — двадцать миль по пыльной дороге.
Билл всегда внимательно слушал проповеди от начала и до конца. Ему нравились те неожиданные суждения, которые преподобный Джошуа Сизерс извлекал из самых пустяковых случаев городской жизни.
В одно из воскресений, выходя из церкви после заключительного благословения, он нашел на паперти карманный молитвенник.
Он перелистал его. На первой странице красивым почерком было написано: «Сюзанна Колман».
— Колманы… — пробормотал он. — Это, кажется, на восточной стороне.
Молитвенник, переплетенный в темно-коричневую кожу с тисненым золотом распятием, стоил не меньше двух долларов.