Тот, кто называл себя О.Генри
Шрифт:
Том Тат придвинулся к Биллу и прошептал:
— Это мой отец сплел вчера вечером. Из бычачьей кожи. Только я не знал — для чего. А потом он привязал его к ручке, да как огреет меня по спине! Изо всей силы! И сказал: «Это для пробы».
— Терпение воспитывается розгами, дети, — продолжала тетя Лина. — В священном писании сказано: «Розга и обличение дают мудрость». Всегда помните это, и вам будет лег ко в жизни.
— Врет! — шепнул Том Тат. — Меня отец колотит каждый день, и мне вовсе не становится от этого легче.
— Вашим отцам хлеб достается в тяжких трудах
Эми Гоуэлс подтолкнула локтем Дороти Толлмен и, когда Дороти обернулась, прошептала:
— Моя мама печет сегодня пироги с яблоками. Вкусные. Я их страсть как люблю.
— … а — когда вы станете взрослыми, — повторила тетя Лина и крепко вытянула девчонок по спинам плеткой, — вы вспомните эти слова и скажете: «Как хорошо, что в детстве у нас была такая наставница, которая учила нас добру и истине!»
И так пошло изо дня в день, и можно было бы умереть от скуки, если бы только не книги и не Том Тат.
Книги лежали в шкафу, в комнате матери.
Дверь шкафа скрипела. На резных завитушках слежалась плотная, похожая на серую краску пыль.
За дверью жил сладковатый запах духов и висели платья матери. Много платьев: длинное из тусклого черного бархата с воротником из желтоватой блонды, длинное в голубую и белую полоску с высоким воротником и широким синим поясом, плетенным восьмерками; длинное темно-серое с тысячью шариков-пуговиц на груди и на подоле. И еще какое-то длинное, зеленоватое…
Какой она была — мама? Как миссис Тат — полная, краснолицая, в переднике, от которого пахло мыльной пеной? Или как мисс Фентон, местная модница, с розовым длинным лицом и прозрачными серыми глазами?
Отец никогда не говорил о матери.
Тетя Лина рассказывала, что у мамы были темно-каштановые волосы, и что по-французски она говорила так же хорошо, как и по-английски.
Сам Билл помнил только, что у матери был тихий голос.
Билл пробирался в комнату матери и рылся в шкафу. В ящиках под пузырьками из-под лекарств, старыми письмами и выцветшими шелковыми лентами он отыскал тонкую, как паутина, подвенечную фату и букетик матерчатых цветов на проволочках.
Из корсетов он выдергивал пластинки китового уса. Со старой батистовой шляпы обломал страусовый плюмаж — он мог пригодиться для игры в индейцев.
Но главное он отыскал позднее, когда ему исполнилось одиннадцать лет.
Под платьями, в самом низу шкафа лежали книги. Здесь тугие черные переплеты сдерживали призрачные мысли сестер Бронте. Листок от календаря торчал из толщи «Кинельм-Чиллингли» Булвер-Литтона. Кожаный Смоллетт лежал на «Домоустройстве» миссис Битом. У стерновского «Тристрама Шенди» переплет был похож цветом на плохо обожженный кирпич. Молодой травкой зеленел Байрон. И гранитной плитой лежал том повестей Томаса Квинси.
Билл перелистывал книги. Он заметил вскоре, что на самой хорошей бумаге
Джо Кровавая Рука, Большой Джэк и храбрый шотландец Дорвард жили в книгах. А в соседнем доме жил веснушчатый Том Тат. И не было лучшего друга во всем Гринсборо. Том умел делать из кипариса луки, тяжелые, почти настоящие. На тетиву шли шнурки, которые Билли выдергивал из материных корсетов. Концы стрел обжигались для твердости. Однажды Том подстрелил орла.
Как-то во вторник — в школе у тети Лины вторник считался свободным днем — Билл читал после обеда.
Рыцарь и шут на крепких конях ехали по лесной тропе. Рыцарь был королем, но ушел воевать в чужую страну, а когда вернулся, то на троне уже сидел его брат и не думал уступать место без боя. Рыцарь пробирался в Лондон. И рядом с ним только верный шут.
«— Если не ошибаюсь, вон в том кустарнике нас поджидают добрые молодцы. Засаду нам устроили.
— С чего это ты взял? — спросил рыцарь.
— С того и взял, что видел, как среди зелени мелькнули шишаки. Будь они честные люди, они бы выехали на открытую тропу».
Билл перевернул страницу. Сейчас начнется. Жаль, что книге скоро конец. Совсем немного страниц осталось.
«— А ведь ей-богу, на этот раз ты прав, — ответил рыцарь, опуская забрало. И как раз вовремя, потому что в ту же секунду из кустов вылетели три стрелы, и первая из них, наверно, пронзила бы ему голову, если бы не отскочила от стального забрала».
Ух ты! Сейчас начнется!
— Скорее, Билли!
В окно застучали, и Билл увидал расплющенный о стекло нос Тома.
— Скорее, Билли! — крикнул Том. — Бизоны! Целое стадо! Там! За Черной слободой!
Через минуту мальчишки со всех ног бежали по Вестерн Маркет-стрит к старому кладбищу, за которым находился общественный выгон.
— Вот они! — крикнул Том Тат.
На выгоне, в грязи, которая никогда не просыхала, лежали и лениво переходили с места на место свиньи. Увидев мальчишек, они подняли головы и захрюкали. Посреди стада развалился в луже здоровенный черный хряк. Большие желтые клыки приподнимали края его пасти. Казалось, хряк улыбается.
— Это вожак, — прошептал Билл.
Он подобрался ближе к стаду и натянул тетиву лука. Стрела, фыркнув опереньем, ударила хряка в бок и отскочила в сторону.
Хряк с пушечным звуком вырвался из грязи. Глаза его стали фиолетовыми. В горле низко булькало. Щетина на загривке поднялась. Он нагнул голову и, скользя копытами по грязи, бросился на Билла.
— Берегись! — крикнул Том.
— Стреляй, стреляй! — закричал Билл, отбегая в сторону.
— Выстрел Тома оказался на редкость удачным. Узкая лучина свистнула, и взревевший как настоящий бизон хряк упал на колени и замотал головой.