Тот, кто называл себя О.Генри
Шрифт:
Дик не хвастался. Он открыл сейф за сорок секунд. Газеты штата сделали его героем дня. Дик честно выполнил свою работу. Теперь правительство должно было выплатить свой долг. Бумага о помиловании лежала на столе губернатора Неша. Губернатор взял красный карандаш и наискось, от угла к углу листа, написал:
«На свободе этот человек будет весьма опасен. Ходатайство о помиловании отклонить.
Нэш».
Через восемь недель Дик Прайс умер в тюремной больнице от туберкулеза. Последние три года он харкал кровью. Обман ускорил течение болезни. У него не оставалось ни сил, ни желания бороться за жизнь.
Под подушкой кровати, на которой он скончался, Билл нашел огрызок карандаша и листок, вырванный из календаря. На оборотной, чистой стороне листка было нацарапано зыбким, почти детским почерком:
«Сейчас мне 36 лет. 23 года в тюрьме. Я никогда не видел океана. Я ни разу не был в театре. Я никогда не пел и не танцевал. Я никогда не видел ни одной настоящей картины. Я ни разу за всю свою жизнь не разговаривал с девушкой. Интересно, зачем я родился на свет?»
Билл разгладил бумажку и положил ее в карман. Это был готовый сюжет для рассказа о том, как общество до последнего гроша взыскало свой долг с Дика Прайса.
Прошло несколько лет, прежде чем писатель О. Генри увековечил Дика Прайса в рассказе о Джимми Валентайне. Только все наоборот было в этой новелле. Джимми получил помилование от губернатора. Он отсидел всего десять месяцев. На воле его ожидали друзья и любовь. Случай заставил его взяться за старое. Но в рассказе он, вместо того чтобы спилить себе ногти, открывает сейф при помощи усовершенствованных и дорогих отмычек.
Для чего вы это сделали, Билл? — упрекнул его как—то Эль Дженнингс. — Неужели вы не поняли, что у вас в руках был такой заряд динамита, которым можно было поднять на воздух весь этот гнусный Колумбус?
Нет, полковник. То, о чем вы говорите, не по мне. У меня мурашки бегут по телу, как только я подумаю об операции с напильником. Помните его пальцы? Они как будто вышли из тисков инквизитора. Я предпочитаю отмычки. Я не люблю причинять страданий моим героям. Кроме того, фантазия автора дает возможность Дику подарить свой набор товарищу. Хотя мой Джимми и решил бросить свое ремесло, он, однако, не рассчитывает, что благому примеру последует весь остальной преступный мир. Обыкновенный раскаявшийся грешник тотчас уничтожил бы орудия своей былой профессии. Мой Джимми не таков. Он посылает отмычки в подарок своему старому товарищу. Мне лично очень нравится эта черта характера моего героя. А подкладывать куда—нибудь заряды страшной силы — это не моя специальность.
… Наступил октябрь 1899 года.
Билл наведывался в почтовую контору все реже. А если и заглядывал порой, то садился где—нибудь в уголке и молча прислушивался к разговорам Рэйдлера и Дженнингса.
— Что с вами творится, Портер? — спросил его однажды Эль. — Уж не замышляете ли вы побег?
— От самого себя не убежишь, Эльджи. Мне нужны деньги. Я надеялся, что «Черная кошка» купит мой рассказ до рождества.
— Однако существуют на свете журналы, кроме «Черной кошки».
Билл грустно усмехнулся и достал из кармана блокнот, сшитый из рецептурных бланков.
— Смотрите, Эльджи. Я посылал своего «Свистуна» в «Спутник юношества», в «Ключи», в «Трансконтинентальный ежемесячник», в «Копию» и в «Нэшнел». Отовсюду один и тот же ответ. Я стучусь в двери, но мне их не открывают.
— Кстати, для чего вам деньги, Билл?
— Полковник, как вы думаете, для чего я живу?
— Черт возьми, Билл, конечно, не ради этих блестящих кружков с женской головкой. Это я когда—то…
— Вот именно. В Питтсбурге проживает особа, которой я очень давно обещал одну вещь, но так и не выполнил своего обещания. Короче — я хочу сделать подарок этой особе. Она мечтает о кукле в розовом платье.
— Сколько вам нужно, Билл? — спросил Эль с видом банкира. — У меня тут есть кое—какая мелочь.
— Спасибо, Эльджи, друг мой. Но мне кажется, что у вас не найдется десяти долларов.
Действительно, кроме тех, кого поддерживали родные, очень немногим арестантам случалось иметь карманные деньги. Основным источником доходов Рэйдлера и Эля были не проштемпелеванные марки, попадавшиеся иногда на конвертах. Это давало пять—шесть долларов в месяц и считалось хорошим заработком.
Однажды Билл попросил взаймы несколько марок у Рэйдлера и отправил их в Питтсбург с небольшой запиской:
«Маргарэт, я посылаю тебе двадцать центов на неотложные расходы. Будь умницей и не покупай слишком много сладкого, а то тебя в солнечный день съедят пчелы и мне не придется с тобою встретиться».
Двадцать центов!
В Хьюстоне, еще до болезни Атол, Маргарэт увидела в витрине игрушечного магазина большую, с фарфоровой головкой и в пышном розовом платье, перехваченном голубой лентой, куклу.
Маргарэт не позвала Билла в лавку, не надоедала приставаниями. Она долго и серьезно разглядывала розовое видение и вдруг счастливо засмеялась:
— Папа, я назову ее Кларой. Она будет Клара, хорошо, папа?
Клара стоила семь долларов. Клара была самой дорогой игрушкой на выставке. А для «Роллинг Стоун» нужна была бумага и типографские рабочие требовали деньги вперед.
— Марджи, подожди немножко, — сказал он. — Я видел другую Клару. Еще красивее. И тоже в розовом платье. Ее приведет тебе в рождество старый Санта—Клаус в красной шапке. Он приведет ее ночью, когда ты будешь спать. И она будет стоять у твоей кровати и ожидать, когда ты проснешься.
… Подходило третье рождество.
Он думал, что редактор «Черной кошки» Умстеттер купит рассказ.
Он вспоминал тихий смех Маргарэт. Он чувствовал себя виноватым.
— Послушайте, Билл, а почему бы не попробовать у Мак-Клюра? У Рэйдлера есть несколько номеров «Мак-Клюрс мэгэзин». Его выписывает эконом. Там так и значится: «Восточный журнал коротких рассказов для мужчин». У вас ведь тоже короткий рассказ.
И «Дик Свистун» отправился в восьмое свое путешествие. На этот раз он поехал в Нью-Йорк.