Тот, кто называл себя О.Генри
Шрифт:
Я хочу, чтобы вы прочитали роман и посоветовали, что делать дальше.
— Не знаю, смогу ли я вам что—нибудь посоветовать, — смутился Билл. — Я сам только начинаю. Впрочем, оставьте у меня вашу рукопись. Может быть, удастся что—нибудь сделать.
Через две недели, вечером, Билл появился в почтовой конторе.
— Друзья мои, — сказал он. — Я хочу, чтобы вы меня выслушали. Мне чрезвычайно важно ваше мнение. У меня здесь с собой кое—какая безделица, которую я хотел бы прочитать вслух. А о вашем романе, Эльджи, поговорим позже.
Он уселся на высоком табурете у конторки и осторожно извлек из внутреннего кармана пиджака рукопись. Несколько листов, вырванных из учетной книги, исписанных крупным размашистым почерком.
— Рассказ называется «Рождественский подарок», — объявил он и начал читать низким, заикающимся голосом.
В искусстве все зависит от начальной точки. Он начал хорошо, это было заметно по лицам Рэйдлера и Дженнингса.
На них появилось выражение сосредоточенности и задумчивости, похожей на отрешенность. Значит, им были понятны чувства ковбоя, отвергнутого девушкой, понятны его ревность и гнев. Значит, он смог перенести слушателей в мир, в котором жил сам, когда несколько ночей подряд писал этот рассказ.
Он увидел, как Рэйдлер опустил голову на руку и закрыл глаза и как у Дженнингса приоткрылся рот.
Он читал то место, где в канун рождества ковбой, переодетый Санта—Клаусом, с револьвером в кармане, явился на ранчо соперника, чтобы одним выстрелом положить конец его счастью. Тут он невольно подслушал, как защищает его жена ранчмена, как она вспоминает о его доброте, смелости и самоотверженности. Ковбой смотрит на себя как бы со стороны и… не решается на убийство. Когда женщина остается одна, он подходит к ней: «В соседней комнате находится подарок, который я приготовил для вас», — говорит он и покидает ранчо. Удивленная женщина открывает дверь комнаты и видит там своего мужа за праздничным столом.
Билл кончил. На конторке громко затрещала свеча. Рэйдлер поднял голову и вздохнул.
— Черт вас подери, Портер, — произнес Дженнингс. Билл молча складывал рукопись. Глаза его блестели от возбуждения. Наконец он спрятал рукопись в карман и отодвинул стул.
— Спасибо, друзья, — сказал он. — Нет, нет, ничего не надо говорить. Я все понял. Я все увидел. А вы простите меня, полковник. Вышло так, будто бы я перебил ваше право на первое чтение.
— Нисколько! — воскликнул Дженнингс. — Я только понял, что мои «Всадники прерий» — чушь.
Потом принялись обсуждать, в какое издательство лучше всего отправить рукопись.
После долгих споров было решено послать рассказ в журнал «Черная кошка». Он издавался на востоке и помещал на своих страницах рассказы начинающих и молодых писателей. В почтовой конторе у Рэйдлера нашелся один из номеров «Черной кошки». Его внимательно просмотрели.
— Вот видите! — воскликнул Рэйдлер. — Они печатают рассказы новичков. Вот здесь, перед рассказом «Тысяча дюжин», написано, что автора зовут Джек Лондон, что он начинающий писатель и что это — одна из его первых вещиц.
— Как фамилия издателя? — спросил Билл.
— Умстеттер, — прочитал Дженнингс.
— Хорошо. Пошлем рассказ мистеру Умстеттеру.
Билли Рэйдлер склеил из плотной оберточной бумаги большой конверт, а Эль Дженнингс великолепной прописью написал на нем адрес редакции.
— О дальнейшем не беспокойтесь, — сказал Рэйдлер. — Завтра же рассказ будет на центральной колумбийской почте.
— Билл, почему вы подписали рассказ «О. Генри», а не своим настоящим именем? — спросил Эль.
— Потому что Вильям Сидней Портер навсегда останется здесь, в колумбийской каторжной тюрьме.
— Я что—то не понимаю… А кто такой О. Генри?
— О. Генри свободный человек, друзья. На нем нет тавра. Он принадлежит только самому себе и никому больше.
— Вы говорите загадками, Билл.
— Когда—нибудь я скажу вам отгадку, полковник.
— Сегодня ваша очередь рассказывать, Билл, — сказал однажды Эль Дженнингс. — Мы с Билли жаждем услышать что—нибудь новенькое.
— Вы ставите меня в тупик, полковник. Право, я не знаю, о чем еще можно вам рассказать. Жизнь у меня была не такой, как у вас. Я не считаю ее интересной.
— Билли! — сказал Дженнингс. — Бросьте ломаться! Вы умеете находить золотые самородки на дороге, которую до вас топтали тысячи людей.
— Вы преувеличиваете мои способности, полковник. То, что вы считаете золотом, на самом деле — обычная грязь.
— В ваших руках она превращается в золото.
— Э, а вы умеете льстить, Эль! Вот не ожидал! Так о чем же вы хотите услышать, друзья? Видите, я, как и всякий смертный, подвержен противному чувству лести и уже надулся от гордости, как индюк.
— Прошлый раз вы обещали рассказать, как вы попались, — сказал Рэйдлер.
— Да, обещал. И сегодня я вам расскажу.
— Он уселся поудобнее за конторку и несколько минут молчал, глядя прямо перед собой. Потом взглянул на Дженнингса.
— Эльджи, вы помните, как мы расстались с вами после ограбления банка в Гэли?
— Помню ли я! — воскликнул Эль. — Да я это вижу, как будто это было вчера!
В тот же вечер я уехал в Новый Орлеан к родственнице своей жены миссис Вильсон. Она была моим почтовым ящиком. Через нее я получал письма от Атол. Она одна знала, где я. Я постучал в ее двери, и она мне открыла.
Он закрыл глаза и снова увидел чопорную старуху, кутающую плечи в черный кружевной платок.
— Боже мой, это вы, Вильям! — воскликнула миссис Вильсон, увидев беглеца. — Какое несчастье! Посмотрите, что пишет миссис Холл.
В руках Билла оказался маленький белый конверт. Он машинально, как загипнотизированный, раскрыл его и развернул лист почтовой бумаги.
«Припадки затягиваются иногда на полчаса. Почти всегда дело оканчивается кровотечениями. Кровь идет горлом, яркая и страшная. А после припадка она лежит целыми сутками тихая, слабая, как ребенок. Я знаю, она переживает всю эту историю, но никогда ничего не говорит. Врач сказал мне, что она протянет самое большее еще месяц. Если можно что—либо сделать, посоветуйте мне. Разыщите его, расскажите ему все. Она держится только надеждой на встречу с ним…»