Тот, кто называл себя О.Генри
Шрифт:
— Не идет, — сказал разносчик. — Зря время потерял.
Всего пять штук и купили. Вот «Хьюстон Пост» — это другое дело.
Хлопнула дверь.
Билл подошел к столу. Жалкая кучка меди лежала перед Мак-Леаном. Четыре доллара восемьдесят центов. Билл потер ладонью лоб.
— Друзья, — сказал он. — Вот и конец. Простите, что я втянул вас в эту историю. Вы проиграли по одной ставке. Вы ставили деньги и проиграли их. Я ставил деньги и надежды. Ставки биты. Завтра я отказываюсь от аренды этой комнаты. Видимо, во мне нет того, что необходимо для бизнеса. Благодарю вас за время, которое вы мне дарили.
Буч и Пресслер пожали Биллу руку и ушли.
— А почему бы вам, Портер, в самом деле не попробовать в «Хьюстон Пост»? Вы можете писать. Я это прекрасно вижу, — сказал Мак-Леан. — Газету вы не умеете вести. Зато писать…
— Нет, Эд. Хватит фантазий. Я не умею писать как надо. Людям не нравится то, что я пишу. Значит, я не умею писать.
— Глупости! — воскликнул Мак-Леан. — Вы что же, хотите приспособить свое перо под вкусы публики? Чушь! Надо, чтобы публика приспосабливалась к вашему стилю!
— Как видите, она не сумела приспособиться, — устало произнес Билл.
Надо писать еще, еще и еще. В конце концов, вы приучите их к своему голосу, к своим шуткам, к своей манере.
— А кто меня будет печатать?
— О черт! В Америке сто журналов и пятьсот газет. Стучитесь в любую дверь, Портер. Стучитесь, и вам откроют.
— Нет, — сказал Билл. — Хватит.
— Как знаете, — пожал плечами Мак-Леан. — Я завтра уезжаю. У меня забронировано местечко в «Хьюстон Пост». У старика Джонсона всегда найдется для меня двадцать пять долларов. И для вас бы нашлось.
— Нет, — сказал Билл. — У меня семья, Эд. Редактора из меня не получилось. Так пусть хоть получится хороший муж и хороший отец.
Итак, четыре доллара восемьдесят центов. Это был доход, который принес ему «Катящийся камень». Четыре доллара восемьдесят центов. А он мечтал о сотнях долларов, об отрезных талонах для подписчиков, о четырех полосах, о редакторском столе, заваленном оттисками гранок и письмами…
Однажды в банке появился невзрачный человек с бледным лицом, в очках с толстыми стеклами и с большим коричневым портфелем под мышкой. До открытия банка оставалось еще полчаса, но все служащие были уже на местах и готовились к началу операций. Для бледнолицего, видимо, это было привычным зрелищем. Он на мгновенье остановился у входа в операционный зал, бросил на все быстрый взгляд и прошел прямо к окошечку главного бухгалтера. Молча он положил на доску окошечка белую карточку, на которой было напечатано: «X. М. Уорнер. Ревизор Национальных банков».
Через пять минут главный бухгалтер представил ему по очереди всех служащих. Еще через пять минут ревизор сухим, без всякого тембра голосом произнес:
— Если позволите, я начну с кассы. И прошел в бронзовую клетку Билла.
Портер уже приготовился. Сейф был открыт и деньги разложены на конторке.
— Так. Отлично, — сказал ревизор и уселся на вертящийся стулик Билла.
Сначала он пересчитал все пачки кредиток. Потом пододвинул к себе мокрую губку и проверил каждую пачку. Билл стоял рядом и смотрел на его белые пальцы. Они работали с такой же быстротой, как у виртуоза-пианиста. Покончив с бумажками, ревизор принялся за мешочек с золотом, а затем внимательно пересчитал всю мелочь.
— Чеки! — скомандовал ревизор, и Билл подал ему пачку чеков, перехваченных бумажной полоской.
— Долговые расписки!
Билл придвинул к его рукам несколько расписок. Ревизор дотошно вчитывался в каждое слово. Удостоверившись в том, что расписка составлена по принятому образцу, он откладывал ее в сторону.
— Можете убрать, — сказал он Биллу, когда просмотрел все.
Он раскрыл свой коричневый портфель, достал записную книжку и быстро занес в нее несколько цифр.
— Касса в порядке? — спросил Билл.
— Да. Почти. Все оформлено согласно правилам, за одним исключением. Я имею в виду ссуду в три тысячи долларов с уплатой по первому требованию, выданную вами некоему Джону Эламу Бойеру. Во-первых, эта ссуда превышает ту максимальную сумму, какую вы по закону имеете право выдавать частным лицам. Во-вторых, при расписке нет ни поручительства, ни обеспечения. Таким образом, вы вдвойне нарушили правила о Национальных банках. Если я доложу об этом главному контролеру, что я обязан сделать, он, без сомнения, передаст дело в департамент юстиции — и вас привлекут к суду. Положение, как видите, очень серьезное.
— За эту ссуду поручился сам президент нашего банка мистер Сэмюэль Годвин, — сказал Билл.
— Поручительство письменное, нотариально заверенное? — спросил контролер.
— Нет, — сказал Билл.
— Устное поручительство, данное хотя бы самим президентом Соединенных Штатов — пустой звук.
— Прошу вас, мистер Уорнер, поговорите об этой расписке с президентом Годвином. Деньги выданы по его распоряжению.
— Вы не должны были выдавать деньги ни по чьему распоряжению. Вы нарушили закон. Но я поговорю об этой ссуде с президентом. Сейчас я пройду к нему в кабинет. Попрошу принести туда кассовую книгу.
Через полчаса Билла вызвали к Годвину.
Ревизор, вероятно, уже ушел. Президент сидел один за своим столом перед раскрытой кассовой книгой. Он встал, как только увидел Билла.
— Только не волнуйтесь, мистер Портер. Нет никаких оснований волноваться. Он дал мне отсрочку до завтра. Если завтра к одиннадцати мы сумеем вложить в кассу три тысячи… Я сейчас же буду телеграфировать Джону Бойеру. Он вышлет деньги, и все будет в порядке. Главное, не волнуйтесь.
— Я и не думаю волноваться, — сказал Билл. Он с любопытством смотрел на президента.
Впервые он видел этого человека, обычно суховатого и надменного, расстроенным.
— Я рассчитывал, что Бойер успеет заплатить до очередной ревизии, но Уорнер нагрянул, когда его никто не ждал. Кстати, у них это сейчас входит в моду. Только не волнуйтесь, мистер Портер. Джон Бойер мой старый приятель. Он не подведет. Хотите сигару?
Джон Бойер подвел.
Телеграф принес лаконичную фразу: «Бойер выехал Гринвилл, Алабама».
Было десять часов утра.
Сэмюэл Годвин не отходил от телефонного аппарата. Однако, несмотря на все влияние, ему не удалось до одиннадцати достать три тысячи долларов. Такой наличности ни у кого на руках не было. Частный банк Койпера, куда он обратился, потребовал обеспечения, но Годвин ничего не мог предложить, кроме своего дома, стоимостью в две тысячи долларов. Президент Национального скотопромышленного банка сам ожидал ревизии и не выдавал никаких ссуд.