Тот самый
Шрифт:
— Снимки есть?
— Да есть. Только, — он как-то боком, просительно посмотрел на шефа. — Может, ты сам глянешь? А? Там такое… — он помахал в воздухе сигаретой. — Не могу описать. Хреновое. А ты у нас, вроде как, специалист.
— Выправи пропуск, — кивнул Алекс. — Мы поедем на своей машине.
Майор, обнадёженный, поскакал к полицейскому фольксвагену.
Немного об авто. В гараже при особняке стояли три машины. Мини-купер, который брали девочки, когда ездили по делам и за покупками, автобус-мерседес на двадцать четыре
Третьей машиной был Хаммер шефа. Тяжелый, как броневик, и неповоротливый, как беременный бегемот. Днём ездили на нём не часто — проще было вызвать такси; но зато по ночам Алекс со своим любимым зверем не расставался.
Я удивился: если этот монстр врюхается в пробку, мы рискуем застрять до вечера. Но шеф уже бросил мне ключи и исчез в доме, со словами:
— Я только умоюсь…
Прошло от силы минут семь. Я неторопливо прогревал двигатель, когда шеф, аки селезень спорхнув с крыльца, рванул дверцу с пассажирской стороны. Был он выбрит, причёсан, в свежайшей белой рубашке и совершенно чистом пальто
Я тихо подозревал, что таких пальто — длиннополых, с высоким воротником и множеством потайных карманов — у него несколько. Но доказательств этой своей гипотезы не имел…
— Куда? — спросил я, выруливая в автоматически открывшиеся ворота.
— На Гусарскую, — распорядился шеф.
— Скоро пробки, — робко возразил я. — Может, на такси…
— Не мутите воду, кадет, — Алекс откинул не слишком эргономичное сиденье и прикрыл глаза. — Включай навигатор и гони…
С этими словами он обмяк и мгновенно погрузился в сон.
Через полчаса мы были на месте. Ошибиться невозможно: возле скучного серого дома с обшарпанными балконами, на детской площадке, высился надутый полиэтиленовый белый купол. Его окружали полицейские в асфальтово-серой форме, за ними был круг сине-белых машин с мигалками.
Неподалёку, в подворотне, приткнулся уазик МЧС.
— Приехали, — сказал я негромко и шеф сразу открыл глаза.
Мигом оценив обстановку, он достал Котовский пропуск и прилепил его на переднее стекло.
— А теперь, кадет, постарайся подъехать как можно ближе к той палатке, — скомандовал он. Открыв окно нараспашку, высунул в него руку и стал неопределенно шевелить пальцами в воздухе.
В последствии я узнал, что так Алекс «щупает» ауру.
Дело в том, что я был «прирожденный» эмпат, или латентный медиум — как назвала меня Антигона. Все изменения психологического климата я ощущал на себе: мне делалось тоскливо, стрёмно, муторно — и так далее по списку. В теории, попав в благоприятную психологическую зону, я должен был ощутить прилив сил, бодрость, эйфорию… Но такого со мной, увы, еще не случалось.
Шеф же таким полезным, но несколько хлопотным талантом не обладал. И научился «щупать». Как лозоходец. Только вместо лозы он использовал собственные руки.
— Очень плохо, — наконец сказал он. — Всё, ближе не подъезжай. Становись прямо здесь.
— Но здесь детская площадка…
— А ты видишь каких-то детей? Не беспокойся, — смягчился шеф. — Никто тебе худого слова не скажет.
Наверное, еще в машине я ощутил исходящее из палатки зло. По-другому я объяснить не могу: инстинктивно казалось, что в том месте, под белым куполом, произошло что-то такое, что уже почти невозможно исправить.
Заглушив мотор, я вытащил ключ, отстегнул ремень безопасности, но так и не решался толкнуть дверцу и выскочить наружу.
— Что, мон шер, не хочется? — спросил Алекс. Я кивнул. — Ничего, — он ободряюще похлопал меня по плечу. — Всё проходит. И это тоже пройдёт… Насквозь. Вынет душу, выморозит сердце, и сгинет. Расслабься.
— И получай удовольствие? — угрюмо откликнулся я.
А сам подумал: — зачем я здесь? Почему ввязался в эту совершенно дикую игру с призраками, духами и вот этими вот убийствами… Ведь майор Котов говорил, что это убийство?
— Просто ты устал, — сказал шеф. — Бессонная ночь. К тому же, ты получил двойную дозу суггестивного воздействия. Расслабься. Сделайся, как перо. Лёгкое, летучее и свободное. Пусть зло проходит сквозь тебя. Главное, чтобы не задерживалось внутри…
Впоследствии, шеф неоднократно пытался объяснить мне, как вести себя в таких специфических местах — чтобы облегчить их воздействие. Но каждый раз, внимательно его выслушав, я хоть убей не мог применить эти советы на практике. Хапал максимальную дозу, неделю валялся на диване и пил горстями антидепрессанты. Впрочем, со временем мне удалось сократить период ипохондрии до суток…
Алексу тоже доставалось. Но в нём, вместо депрессии, просыпалось стремление к кипучей деятельности.
В такие ночи он с особенным рвением водил экскурсии, не являясь до самого утра, а днём, расположившись на кухне, пил горькую и читал стихи.
Стихов он знал великое множество: если бы у меня была такая память, от рюкзака, набитого книгами, я бы давно избавился…
…К палатке нас пропустили беспрепятственно. Уж не знаю, кто пользовался большим авторитетом: мой шеф, или майор Котов, но препон нам чинить не стали. Даже прислушались: когда Алекс, отведя дежурного капитана в сторонку, объяснил, что стоять так близко к месту преступления не только бесполезно, а еще и очень вредно, тот послушно снял оцепление и отвёл охрану подальше.
— Ребята, конечно, не такие чувствительные, как ты, мон шер, но маяться, словно с жесточайшего похмелья, обязательно будут, — пояснил он на ходу.
Воздух внутри был белым. Он сгустился и сконцентрировался, став похожим на толстый синтепон. Дышать им было примерно так же.
В центре палатки была детская песочница. Обыкновенная песочница, каких много по дворам спальных районов. По зимнему времени в ней обычно возвышался сугроб, с воткнутой в него деревянной лопатой.