Товарищи в борьбе
Шрифт:
Из военных машин с громкоговорителями передавались приказы коменданта города генерала Н. Э. Берзарина и выступления представителей новой немецкой власти.
Одна из машин вела передачу о преступлениях фашистов в Бухенвальде, Майданеке, Освенциме. Обступившие ее берлинцы внимательно слушали, некоторые с недоверием вертели головами: "Возможно ли это?" Громкоговоритель умолк. Из толпы раздались проклятия Гитлеру. Какая-то женщина громко кричала: "Мы все являемся виновниками этой войны, и за это мы наказаны!.."
На одной из площадей жители города и солдаты союзных армий сгрудились возле кинопередвижки. Демонстрировался советский кинофильм "Зоя".
– Не верю, что немецкие солдаты способны на такие зверства, произнесла, закрывая глаза рукою, стоявшая поблизости немка. - Это русская пропаганда!..
– К сожалению, все оно так и было, - негромко ответил ей мужчина-немец.
Побывать в Берлине и не зайти к Николаю Эрастовичу Берзарину было просто невозможно. Он командовал армией, в которую входил когда-то и мой корпус. У меня сохранились самые теплые чувства к этому талантливому полководцу и замечательному человеку. Не раздумывая долго, я велел Владеку завернуть в советскую военную комендатуру.
В приемной у Берзарина толпилось много людей, и штатских, и военных. Генерал встретил меня радушно:
– Вот еще один представитель дружественной армия! Как прикажете принимать, по этикету или запросто?
– Лучше запросто.
Потолковали о боевых делах, потом разговор перешел на текущие события.
– Хотите, расскажу о самой последней выдумке фашистской агентуры, залезшей в подполье? - предложил Н. Э. Берзарин. - Так вот. По Берлину вдруг распространился слух, будто вчера через город должны были пройти пятьдесят тысяч монгольских солдат. Мифические монгольские орды якобы движутся с Эльбы и по пути, дескать, грабят и убивают. По слухам, даже сам советский комендант совершенно бессилен против них. Среди части жителей немедленно вспыхнула паника.
– Но ведь в городе спокойно, - заметил я.
– Да, страхи уже улеглись. Даже самые недоверчивые жители поняли, что слухи сеют недобитые гитлеровцы.
Н. Э. Берзарин познакомил меня с протоколами допроса командующего обороной Берлина Гельмута Вейдлинга и других генералов вермахта. Они проливали свет на ту обстановку, которая царила в имперской канцелярии и штабах в последние дни рейха: взаимное недоверие вчерашних единомышленников, угрозы по отношению друг к другу, отчаяние, растерянность, пренебрежение судьбами берлинского населения, попытки вырваться из столицы на запад, самоубийства...
Я не смел больше отрывать Николая Эрастовича от важных дел. Мы тепло попрощались. Мог ли я тогда думать, что это была последняя наша встреча? Н. Э. Берзарин вскоре погиб при автомобильной катастрофе.
Глава пятнадцатая.
На мирном положении
Странное дело: в годы войны все мы горячо и нетерпеливо ждали победы. За нее боролись, не щадя жизни. О ней пели в окопах и землянках песни, о ней мечтали во сне и наяву... А пришла она, победа, и вроде застала нас врасплох. Уж слишком непривычны эти тишина и покой, сменившие грохот войны и ни с чем не сравнимое напряжение фронтовых будней. Стало больше свободного времени, и... усилилась тоска по семье и родине.
Войска приводили себя в порядок в ожидании радостного дня встречи с родиной. Чистилось все, что могло блестеть, штопалось все, что могло выглядеть "почти новым", красилось все, что следовало подновить. Особенно тщательно бойцы рисовали белой краской звездочки на орудиях, танках, самолетах и даже на пулеметах - свидетельство боевых подвигов и нанесенного
Шла молва о скором возвращении в Польшу, о скорой демобилизации. Говорили, что лучшая польская воинская часть поедет на Парад Победы то ли в Варшаву, то ли в Москву. Откровенно говоря, командование, и я в том числе, в глубине души надеялись на это. Не возбуждая ни в ком радужных надежд, мы исподволь проводили, однако, в частях смотры, чтобы заранее знать лучшую роту, батальон.
И вдруг меня вызвали в Варшаву. Я думал, что речь пойдет о параде, но услышал совсем другое: в Польше подняла голову реакция. Начались бесчинства и бандитизм. И молодой народной власти потребовалась помощь Войска Польского, чья преданность новому строю была многократно проверена в огне боев за честь и свободу Отчизны.
Одновременно народ ожидал от воинов помощи и в другом не менее важном деле: страна лежала в руинах; восстановление фабрик и заводов, шахт и железных дорог также было первоочередной государственной задачей. Было ясно, что скоро вся наша армия - десятки тысяч здоровых, молодых, жадных до всякой мирной работы крестьянских и рабочих парней - выйдет из состава оккупационных войск в Германии и вернется на родину. Но пока что мне приказали отправить в Польшу лишь три пехотные дивизии.
Еще до отъезда каждое соединение торжественно отметило свою годовщину. На торжества приезжали многочисленные делегации из Польши. Несколько раз навещал нас и начальник военной миссии СССР в Польше генерал-лейтенант С. С. Шатилов. Он вручал полякам советские ордена и медали. В те дни и я пережил огромную радость: мне вручили орден Ленина и Золотую Звезду Героя Советского Союза.
Боевые знамена польских частей и соединений украсились советскими орденами. Родоначальница Войска Польского - 1-я Варшавская пехотная дивизия имени Тадеуша Костюшко удостоилась орденов Красного Знамени и Кутузова II степени. Орденами Красного Знамени наградили 2-ю Варшавскую пехотную дивизию имени Г. Домбровского и 4-ю Померанскую пехотную дивизию имени Я. Килинского, 1-ю Варшавскую танковую бригаду имени героев Вестерплятте, 7-ю Лужицкую пехотную дивизию, 1-й Дрезденский танковый корпус. Высоких наград удостоились и другие наши части и соединения.
Героям боев вручались и польские награды: всего за время войны в 1-й армии их удостоилось около 40 тысяч человек.
Первой (29 мая) отбыла на родину 4-я пехотная дивизия. Никогда не забуду маленькой станции на немецкой земле. Возбужденные и радостные лица солдат, заполнивших теплушки. Почетный караул на перроне. Звуки польского национального гимна. Подразделения дивизии разъехались во все концы родной страны, составив первые воинские гарнизоны городов. Вскоре отбыли домой еще две дивизии. Костюшковцы обосновались в Белостоке и Белой Подляске, 3-я дивизия - в Люблине.
Кому из участников минувшей войны не привелось в те дни испытать горечь разлуки с друзьями-однополчанами? Пришлось и мне расстаться со своим фронтовым другом полковником Петром Ярошевичем. Партия поручила ему важное государственное дело - переселение польских крестьян на освобожденные западные земли.
А нас, оставшихся, занимал вопрос: сохранится ли 1-я армия как единый воинский организм? Но ответить на него не мог даже Александр Завадский, заехавший к нам в Зеелово по пути из Берлина. Он был тогда катовицким воеводой (позже этот пост стал называться по-другому: председатель президиума воеводской Рады Народовой).