Тойота-Креста
Шрифт:
По мере разговора ее лицо становилось все более сухим и раздраженным.
– Ну вообще-то ты зря так, он же хорошим делом занимается.
– Может, мне к нему вернуться? Счет принесите нам, пожалуйста! А скажите, девушка, вы из Японии?
– Нет. Из Казахстана.
– Чувствуется. Это сашими сколько стоит? Проверьте, пожалуйста, как-то не сходится…
На стоянке стояли две потрепанные европейки, Женя брезгливо прошел мимо и стал ловить машину.
– Куда ты? Вот же машины стоят!
– Я в эти дрова не сяду! Вон “спаська” идет! Давай на “спаське”!
– На
– Нет. Вернее, да. Хорошо. На “Тойоте-Спасио”.
– Нормально – это без жаргона и не о машинах! Только быстрее. Я устала.
– Здравствуйте!
– Добрый вечер! Куда ехать?
– В “Красноярск”.
– Садитесь.
Женя хотел обнять Машу, но она сидела напряженная, как струна, дернула плечами, настроилась на разговор с водителем. Тот оказался словоохотлив.
– Хорошо поужинали?
– Спасибо. Приемлемо.
– Я пил сакэ. Вам сидеть удобно? Маленькая она все-таки. Я вообще-то
“ипсуна” хотел.
– Простите? – не поняла Маша.
– “Ипсуна”.
– “Тойоту-Ипсум”, – перевел Женя.
– Спасибо, Евгений.
– Но. А привез “спаську”, – ободрился водитель.
– Из огня да в полымя…
– Оно так и есть. Планируешь так, выходит сяк.
– Ну. Хочешь одно, выходит другое.
– Мудришь, мудришь, а все одинаково приятно. Все правильно. Чо далёко ходить? Тут один, слышь, брат, поехал во Владик за “сиэрвухой”.
– Жень, может, нам на другой машине поехать?..
– Не волнуйтесь, Мария, я переведу. Наш водитель говорит, что его знакомый поехал во Владивосток за “Хондой-Си-Эр-Ви”.
– А евонный, короче, кент нехило сдал трёпа косорылым. А у него…
– Его тамошний друг выгодно продал китайцам партию трепанга…
– А у него в огороде стоят “зубатка” и “хомяк”. И он говорит, что если тот их заберет, то отдаст ему по цене “сиэрвухи” нолёвого
“хорька”. Плюс колесья за косарь бакарей.
– У него стоят две старые машины: “Корона” восемьдесят девятого года с зубастой решеткой и микроавтобус “Ниссан-Хоми”. Если тот их покупает, то он ему продает по цене “Хонды” новый паркетник
“Тойота-Харриер”. Вместе с комплектом колес за тысячу долларов.
– Жень, все, достаточно. По-моему, ты пьян.
– И что дальше?
– А дальше у него зёма в Техасе на “рысаке”. Он на моряке привез
“яйцо”, разборную “гайку” и “сайру”.
– В общем, у него друг на станции Тихоокеанская, работает на “эрэсе”
– рыболовном сейнере. На большом пароходе он привез “яйцо” – микроавтобус “Тойота-Эстима” с круглой крышей, минивэн
“Тойота-Гайя”, растаможенный по запчастям, и “Тойоту-Соарер”.
Серьезный спортивный автомобиль.
– Я тебя ненавижу!
– А третий кент евонный только что колотит “целку” и хочет ее впарить ему вместе с “надюхой”. А себе взять суперового “чифиря” и
“кубик” для телки.
– В общем, еще один знакомый разбивает купе “Тойота-Целика” и хочет продать ее вместе с минивэном “Тойота-Надя”, а себе купить седан бизнес-класса “Ниссан-Цефиро” с супер-салоном и городской
– Я не слушаю!
– Короче, у него вилы: брать “надьку” с битой “целкой” или разборную
“гайку” с целой “сайрой”.
– И что тогда?
– И тогда он посылает все на хрен, берет “вэдовую” “воровайку”, грузит в нее “хорька” с “хомяком” и прет на Хабару.
– А “яйцо”?
– “Яйцо” бьет во Владике. О пожарный “Урал”. Все. Приехали.
– Сколько с нас?
– Сто двадцать.
– Вы знаете, это много, – вдруг сказала Маша. Глаза ее были широко открыты. Губы напружинены, и слова вылетали сжатыми и твердыми комочками.
– Как много?
– Так, много. Это стоит сто рублей, – отчетливо и медленно сказала
Маша.
– Да ладно тебе, Маш.
– Нет, не ладно. Это стоит сто рублей! – отчеканила Маша.
– Дамочка, извините, но вы неправы!
– Так, зема, держи… Давай, все, пока.
– Сколько ты ему дал?
– Маш, ну из-за двадцати рублей!
– Надо купить сока… Вот меня и возмутило, что он из-за двадцати рублей уперся! У меня такая работа, что я все время с людьми, и я люблю справедливость. Я знаю, что такое труд и что такое деньги. С меня самой очень строго спрашивают, и я привыкла выполнять свою работу на “отлично”. А когда прихожу в магазин или тем более в ресторан отдохнуть от своей работы, то требую от других того же отношения… И когда какой-то таксист из Красноярска…
– Не понял.
– Что ты не понял?
– Что значит “какой-то таксист из Красноярска”? Он такой же, как я.
Я тоже таксист… только из Енисейска.
– Ты не таксист!
– Так, а кто я?
– Я не знаю, кто ты… Я знаю, что, когда твой брат уперся из-за двух литров бензина, он был герой и подвижник. А я плохая. Я собачусь.
– Я так не говорил.
– Ты так думаешь. Здесь закрыто. Давай на твоей машине доедем…
Только я сама, ты выпил.
Вся, как тетива, лицо жестокое, волевое, глаза стальные. Ступает быстро и решительно, мелькают острые носы туфель, брюки трепещут черными флагами. Говорит, как режет, крепкие губы шевелятся, дрожат
– не остановишь поцелуем, угол рта срабатывает некрасивой оттяжечкой.
16
Еще гудела водка в голове и душа ходила из берега в берег, но уже завязывался над стихающей волной стылый туманчик, и Женя не понимал, что происходит с его любовью и почему она позволяет обиде так себя остужать. И почему у этой обиды такие же стальные глаза, как у Маши, и она так неумолимо переходит в какое-то подножие, даже в стену, высокую и незыблемую, как представления об основах жизни, в высокогорный узел, откуда расходятся все остальные хребты. А они замаячили, будто стояли все это время поодаль и наблюдали, что будет, и наконец вступились. Чувствовались студеные выси этого тыла, и хотелось, чтоб они были общими для всех, а выходило, что у кого-то они свои и нужно к ним пригибаться, а горы видят. Тогда все меняется, потому что остальные – и его братья, и главное, Григорий