Традиции & авангард. Выпуск № 1

Уже много лет – с постперестроечных времен – раздаются голоса, что литературные журналы никому не нужны и не интересны, это некий атавизм и анахронизм, что их вообще нужно закрыть.

«Посмотрите на микроскопические тиражи, на практически нулевой резонанс, на эту допотопную вёрстку, на возмутительно редкую периодичность – раз в месяц! – в век Интернета».

Журналы теряют не только читателей, но и авторов, предпочитающих издательства с их быстротой выпуска в свет отдельных книг и коллективных сборников, более или менее ощутимыми гонорарами.

Литературные

В такой атмосфере появление нового литературного журнала можно считать безумием. Но мы рискнем.

Этот безумный поступок имеет, как нам кажется, вполне здравые мотивы.

Во-первых, движение русской литературы со времен Сумарокова, Фонвизина, Новикова определялось литературными журналами. Так происходит и сегодня.

Абсолютное большинство ныне известных писателей дебютировало именно в журналах, только там можно найти большие обзорные и аналитические статьи о современной литературе. «Журнал» в переводе с французского – «дневник». Литературный журнал – это дневник происходящего в нашей словесности.

Можно возразить, что настоящие дневники – это ежедневные интернет-издания. Но они своего рода ворох отдельных листов, в которых почти невозможно ничего понять, разобраться. Дневник – это все-таки некая последовательность, своего рода книга. Недаром раньше каждый номер журнала называли «книжкой».

Во-вторых, форма литературного журнала очень удобна для читателя. Под одной обложкой можно найти и прозу, и поэзию, и критику, публицистику, эссе, а порой и драматические произведения. Срез всех родов литературы.

Редакция или единоличный редактор сами выбирают тех авторов и те произведения, какие хотят показать читающей публике. Поэтому у каждого литературного журнала своя физиономия.

Уже приходилось слышать, что «Традиции & Авангард» – банальное название. Может быть. Зато честное. Мы хотим, чтобы на страницах журнала соседствовали и традиционалисты, и авангардисты, авторы разных школ, направлений и идеологических (а в литературе без этого никак) убеждений.

Хочется написать – «главным критерием отбора является талант». Да, это так. Но жизнь показывает, что вкусы у всех различны, критериев талантливых и неталантливых авторов, слабых и сильных произведений не существует. Так что вполне допускаем: не все тексты, опубликованные в нашем журнале, придутся по душе даже отдельно взятому читателю. Впрочем, гримаса неудовольствия – это тоже эмоция, а значит, работа наша может считаться небессмысленной.

В-третьих, и этот мотив, наверное, самый спорный в плане здравости, – мы надеемся, что наш журнал будут читать не тысячи людей, как большинство наших старших по возрасту товарищей, а сотни тысяч людей. Что номера будут расхватывать с прилавков, а публикации обсуждать до хрипоты на улице, в СМИ и пресловутом Интернете.

Надежда укрепляет нас, поэтому – рискнем.

Андрей Игнатьев родился в 1985 году в городе Устинове (ныне Ижевск). Окончил Ижевский государственный технический университет. Участник Форума молодых писателей «Липки», публиковался в сборниках «Новые писатели», стипендиат Министерства культуры РФ, лонг-листер Волошинского литературного конкурса (2017 год, номинация «Проза»). Живет в Снежинске Челябинской области.

В шерстяных носках на колготки, в свитере с длинной шеей, Витя сидел на старом ковре и смотрел телевизор. В сенях хлопнули двери, и через секунду, впустив внутрь волну уличной прохлады, в дом вошла бабушка.

– Витя! Витя! – крикнула она с порога.

Витя, который уткнулся в телевизор, разве что не доставал его носом, встрепенулся, бросил на бабушку разбойничий взгляд и, предугадав дальнейшее, стал поспешно отползать от тумбы.

– Не смотри так близко, – громко сказала бабушка, – зрение испортишь! И не сиди на полу, там дует!

– Мне не дует, – тихо ответил Витя, однако послушно забрался на диван, устроился на самом краю и снова жадно впился в телевизор.

– В школу вот-вот, а все мультики на уме… – пробурчала бабушка.

В доме на самом деле было ничуть не холодно, даже жарко. От теплой одежды, от растопленного котла в дальнем углу и от разыгравшегося весеннего солнца, заглядывающего через окна. Попадёшь в ярко-желтые языки и сразу чувствуешь, как припекает.

Краем глаза Витя видел: бабушка скинула валенки, а дальше, не раздеваясь, быстрым шагом пересекла комнату. Постояла у котла: усердное «ф-ф-ф» сменилось отчаянным «ш-ш-ш». Подошла к плите, сняла бурлящее ведро, с верхом наполненное мелкими клубнями, и потащила к дверям. Несла тяжело, склонившись набок, чуть расплескивая по дороге… У дедушки выходило иначе. Он стремительно, на лету будто, подхватывал ведро с картошкой и, совершенно не ощущая ноши, в три шага оказывался за порогом.

Витя покосился в сторону двери. На стене не висит привычная стеганая фуфайка, вместо меховой шапки посверкивает голый крючок. Но и во дворе не слышится трель циркулярной пилы, постукивание молотка или удары колуна, звонко разбивающего тюльку…

Бабушка остановилась. Не отпуская ведра, попала ногами в валенки, толкнула дверь, сказала:

– На улицу бы сходил, воздухом подышал.

Вышла.

Витя завороженно глядел в телевизор, то посмеивался, то становился настороженным и серьезным. Был так увлечен, будто это он сам находится по ту сторону экрана: вот играет в мяч, вот вступается за обиженного мальчугана, вот находит потерянную игрушку, а вот погоня и он, мчась за злодеем, не раздумывая сигает в воду. Так продолжалось, пока откуда-то из глубины не выплыли одна за другой белые буйки-буквы: конец.

Эх… Витя посмотрел по сторонам и прислушался. Бабушки не было. Он поднялся с дивана и подошел к окну: на улице солнечно, тонкий снег во дворе почти просвечивает, с крыш капает вода. На заборе сидели две синицы, одна чистила перья клювом, вторая юрко вертела головой. Грэг – крупный пес, беспородный, но больше, конечно, овчарка – ходил вокруг будки и беззлобно лаял в пустоту. С его боков свисали выцветшие клочья шерсти.

Заметив Витю, он остановился, забарабанил по будке хвостом и нетерпеливо заскулил. Витя бы и рад отпустить Грэга – пусть бегает, пусть играет, – но разве бабушка позволит? Он отвел глаза. Вдруг заметил: в углу подоконника закопошилось маленькое черное пятнышко. Витя пригляделся – муха! Похоже, только что вылезла из какой-то щели в оконной раме, из своей зимней берлоги. Первая весенняя муха! Ее движения были медленными и склеенными, еще совсем сонная, она неловко дергала лапками, пытаясь расшевелиться, стряхнуть сон. Не было в ней и намека на обычную летнюю расторопность.

Витей овладело любопытство. Он медленно поднес палец. Муха не улетала. Она замерла. Бережно, боясь повредить тонкие, как корочка льда, крылья, Витя взял насекомое и положил на ладонь. Большие сетчатые глаза растерянно глядели во все стороны сразу. Скрученный хоботок казался мягким и безобидным, неспособным вонзиться в кожу, тянуть кровь. Витя осторожно выдохнул теплом. Еще. Муха дрыгнула лапкой, осмелела, забегала по ладони. Попробовала крылья: ж-ж-ж, ж-ж-ж. Добежала на край: ж-ж-ж, ж-ж-ж…