Трагедии моря
Шрифт:
«Еще в 1900 году эти норвежцы построили жиротопню восточнее Кейп-ла-Хьюна. Они назвали ее «Балаэна», и я скажу тебе, сынок, грязное это было место! У них было два-три небольших паровых китобойца с гарпунными пушками, и они никогда не стояли без дела. Чуть не каждый день они приволакивали по паре желтопузых [синих китов] или финвалов и на берегу их разделывали. Наплевать, что воняло на десять миль окрест.
А туши на воде! Содрав с дохлых китов все сало, они выбрасывали их в море, туши чернели и так распухали, что казалось, их выталкивает из воды. Бывали дни, когда я выходил в море порыбачить, и мне казалось, что за ночь там выросла целая куча новых островов — штук пять-шесть сразу, и над каждым висело облако из тысяч чаек.
Зима тогда стояла суровая, и я выходил на Пингвиньи
Я повернул голову и увидел финвала. Такого огромного — с каботажное судно — я никогда раньше не встречал. Кит плыл поверх самой воды, тяжело дыша и выдувая вверх футов на двадцать кровавые фонтаны… в его боку зияла дыра, в которую влезла бы большая бочка.
Признаться, я здорово испугался… Я попытался как можно тише убрать весла в лодку, но он пошел прямо на меня, и мне ничего другого не оставалось, как схватить весло в руки и попытаться оттолкнуть его от лодки, но так близко к ней кит не подошел. Он отвернул в сторону и ушел под воду, и больше я его не видел… да и не вижу больше таких, как он, вот уже лет пятьдесят».
В середине 1950-х годов, к удивлению более молодых рыбаков, никогда раньше не видевших полосатиков, на юго-восточном побережье снова появились несколько финвалов. С полдюжины их даже остались зимовать в водах островов Бергео. Артур с энтузиазмом приветствовал их возвращение, и, когда мы с женой посетили эти острова в 1962 году, он показывал нам китов, радуясь так, будто они были его собственностью.
Эти местные финвалы питались сельдью в полосе прибоя и в проливах между островами; в последующие пять лет каждую зиму с декабря по март я почти ежедневно мог наблюдать из выходящих на море окон нашего дома, как они выпускали в морозный воздух высокие струи водяного пара. Не знавшие столкновений с людьми, они совершенно их не боялись и подпускали к себе на несколько метров моторные плоскодонки и даже большие сельдяные сейнеры. С годами они стали для меня такими же привычными, как пасущиеся на соседнем поле стада домашних животных. Но особенно примечательным из всех было зрелище, свидетелем которого мне посчастливилось стать в погожий июльский день в 1964 году.
Пилот гидросамолета типа «Бобр» взял нас с женой на прогулку над скалистым побережьем восточнее Бергео. День был безоблачный, и холодные воды под нами казались необычайно прозрачными. Пролетая над широким устьем одного из фиордов, наш пилот неожиданно заложил вираж и повел самолет на снижение. Когда на высоте менее ста футов он выровнял самолет, мы увидели, что летим параллельным курсом со стадом из шести финвалов.
Они плыли друг за другом в линию на глубине всего нескольких футов от поверхности воды и, как выражаются моряки, шли «форсированной тягой» со скоростью, которая, по нашей оценке, составляла около 20 узлов. Наш пилот сбавил обороты почти до нуля, и мы облетели их по кругу. Киты были видны так четко, как будто они висели в воздухе. Их могучие хвостовые лопасти (которые в отличие от хвостовых плавников рыб работают в вертикальной, а не горизонтальной плоскости) лениво, казалось, без всяких усилий поднимались и опускались, не создавая никаких завихрений. Впечатление было такое, будто эти шесть удивительно обтекаемых тел парят в зеленоватой воде, совершая волнообразные движения, словно они сделаны из какого-то более гибкого и податливого материала, нежели мясо и1 кости.
Они были просто великолепны.
Минут через десять после нашей встречи с ними, киты, не снижая скорости, как один вышли на поверхность, несколько раз выпустили фонтаны, затем снова ушли под воду.
На этот раз, мерцая и уменьшаясь на глазах, они нырнули на большую глубину, словно бы соскользнули по невидимой наклонной плоскости в бездонную пропасть.
В то время мы не могли знать, что финвалам и их собратьям по семейству полосатиков в скором будущем предстоит уйти в еще более мрачную бездну.
Возвращение финвалов на юго-западное побережье объяснялось тем, что в отличие от северных районов Моря Китов, в которых за ними охотились более или менее непрерывно в течение полувека, воды к югу от Ньюфаундленда после закрытия в 1914 году перерабатывающего завода в Балаэне [100] стали для стад полосатиков чем-то вроде райской обители.
Самки наиболее крупных видов полосатиков достигают половой зрелости в возрасте нескольких лет, после чего могут рожать по одному детенышу каждые два — четыре года. Поэтому те виды, численность которых была сведена почти до нуля, не смогли воспользоваться полувековой передышкой, чтобы полностью восстановить свои потери. Тем не менее благодаря тому, что в бойне китов перед началом первой мировой войны уцелело довольно большое число финвалов, они смогли к началу 1960-х годов увеличить свою численность приблизительно до 3000. Кроме того, в южной части Моря Китов в большом количестве обитали кашалоты и горбачи, популяция сейвалов и малые полосатики, еще не тронутые промыслом.
100
В 1945 году норвежско-ньюфаундлендкий консорциум возобновил работу старого перерабатывающего завода в Хоукс-Харбор на Лабрадоре, а в 1947 году в Вильямспорте, в северной части Ньюфаундленда, начала действовать компания «Олсен» по добыче китов и тюленей. Никем не контролируемые, эти предприятия безжалостно истребляли китов, и к 1951 году флотилии их судов-китоубийц «очистили» от китов все районы, куда они смогли проникнуть. К тому времени эти две компании переработали 3721 финвала вместе с несколькими сотнями «прочих» китов и получили более 900 % прибыли на вложенный капитал.
К 1960 году лучшая пора китобойного промысла в Антарктике осталась позади. Синие киты были уничтожены. Быстро исчезали финвалы. Было очевидно, что переход на промысел «малышей»-сейвалов не сможет надолго удовлетворить зверский аппетит морских китобойных флотилий. К 1963 году многие плавучие заводы уже стояли на приколе или были переоборудованы для другой работы. Что касается китобойцев, то для них «мирной» работы не находилось, исключая тех немногих, которых продали странам «третьего мира» для использования их в качестве канонерских лодок в составе национальных ВМС. Тем не менее как норвежцы, так и японцы понимали, что пока в отдаленных зонах Мирового океана кое-где существуют небольшие районы с годящимися для промысла китами, китобойцы еще сослужат свою службу, прежде чем последнего из них придется продать на слом.
Зимой 1963/64 года холодные воды Северной Атлантики рассекало пришедшее из Антарктики судно-кито-убийца «Тораринн». Пунктом его назначения был Бландфорд в Новой Шотландии. Перед прибытием туда на борту спустили норвежский и подняли канадский флаг в знак того, что отныне китобоец будет работать на одну номинально канадскую компанию.
«Тораринн» был смертоносной машиной шестидесятипятиметровой длины, восьмисот тонн водоизмещением с дизель-электрическим главным двигателем мощностью 2000 лошадиных сил. Установленная на самом носу его гарпунная пушка уже унесла тысячи жизней больших китов в южных водах. Китобоец был способен уплыть за 300 миль от базы, убить, взять на буксир и доставить на берег восемь-девять больших китов и через несколько часов снова выйти в очередной разбойничий рейс.
Укомплектованный бывалыми норвежскими китобоями, «Тораринн» вместе с еще одним таким же судном принадлежали компании, действовавшей под фиктивной вывеской «Судоходная компания Карлсен». Как мы увидим ниже, руководил ею норвежец Карло Карлсен, приехавший в Канаду вскоре после окончания второй мировой войны для того, чтобы основать предприятие по добыче гренландских тюленей и экспорту их шкур в Норвегию. Основанное им дело процветало, и компания решила открыть филиал завода в небольшом поселке Бландфорд. Где-то в начале 1960-х годов компания узнала о существовании в южной части Моря Китов возрожденной популяции финвалов и неиспользуемых промыслом сейвалах и малых полосатиках. Кровавая развязка не заставила себя ждать.