Трагедии моря
Шрифт:
История развития промысла морских свиней у северных берегов залива Св. Лаврентия в XIX веке характерна для всего северо-восточного побережья. К 1870-м годам на каждом из двенадцати главных мест лова сетными орудиями в заливе добывали от 500 до 1000 морских свиней в год. Кроме того, промыслом занимались многие индивидуальные рыбаки. Наполеон Комо оставил нам описание того, как это делалось в 1880-х годах: «Два добрых молодца в лодке, вооруженных первоклассными ружьями, могли за сезон при благоприятной погоде добыть их от 50 до 100 штук. Жир морских свиней шел по 75–80 центов за галлон. Сдирали лишь подкожное сало, а туши выбрасывали. Они запакостили весь берег, распространяя неописуемое зловоние».
Бойня продолжалась до начала XX века, и прибрежные стада морских свиней могли бы вскоре исчезнуть, если
К 1914 году коммерческий промысел почти полностью прекратился, но рыбаки и по сей день продолжают убивать морских свиней, полагая, что они не только являются их конкурентами в рыбной ловле, но и портят орудия лова [106] . Кроме того, в последние годы ежегодно уничтожается до 2000 морских свиней и других дельфинов, считающихся ненужным приловом в дрифтерном промысле лосося в Атлантике и в промысле макрели в заливе Св. Лаврентия. Сотни гибнут в ставных сетях и сетных ловушках для лова трески. И еще сотни погибают от огнестрельных ран, наносимых «спортсменами», которые преследуют животных на быстроходных катерах, чтобы, по словам одного такого «спортсмена», «получить удовольствие от хорошей тренировочной стрельбы по движущимся мишеням и заодно разделаться с хищниками».
106
В 1970-х годах в Пассамакуодди-Бей в заливе Фанди был создан новый промысел морских свиней для откорма норки в местных питомниках. Статистические данные о его масштабах отсутствуют, но, как полагают, этим промыслом было уничтожено большое количество морских свиней.
За последние тридцать лет мне очень редко попадались живые морские свиньи, зато я часто находил их продырявленные пулями трупы на берегах залива Св. Лаврентия и Новой Шотландии. Особенно памятен мне один летний вечер на внешнем рейде острова Микелон архипелага Сен-Пьер к юго-востоку от Ньюфаундленда. Я в одиночестве нес якорную вахту на своей шхуне у рыбацкого причала. Тепло от заходящего солнца нагрело мне спину, и я решил раздеться и немного поплавать. Вода оказалась прохладной, и я уже было повернул назад, как вдруг мористее появились какие-то воронки, которые прочно завладели моим вниманием. Прямо на меня, рассекая подсвеченную закатом розоватую воду, стремительно неслись, выстроившись в одну линию, два десятка кривых, как турецкая сабля, спинных плавников.
Парализованный от страха при мысли, что атакован акулами, я замер в воде, глядя на приближающиеся живые торпеды. Еще мгновение — и вот они уже поочередно проносятся с обеих сторон так близко от меня, что мне кажется, я чувствую прикосновение их гладких, лоснящихся тел.
Тут я понял, кто они такие, распознав в них морских свиней по мордам и характерным для дельфинов почти черным спинам и белым бокам. Страх покинул меня, и я с интересом ждал, что будет дальше. Описав круг, стая вернулась, не сбавляя скорости хода. На этот раз вожак, целиком выскочив из воды, словно огромный снаряд, пронесся дугой над моей головой, а его (или ее) ведомые повторно пронеслись у меня с боков. После этого они исчезли. Я поплыл обратно к голове пирса и оставался там до самой темноты, но они так и не вернулись. Как сказали бы моряки, они подняли сигнал — и ушли.
В последний раз я видел живых морских свиней в 1976 году. Это опять было весной, но на этот раз я проезжал по дамбе через Кансо на автомашине. Подъезжая к восточному концу канала, через который теперь проходили в Гат все морские суда, я увидел группу людей, внимательно всматривающихся в воду. Достав бинокль, и я осмотрел близлежащую поверхность залива — и снова увидел их, этих быстрых лоснящихся маленьких китов, с которыми я впервые столкнулся здесь же четверть века назад.
На этот раз их было всего семь и они не рассекали воду с удивившей меня когда-то скоростью движущейся торпеды. Медленно, как будто в нерешительности, они описывали круги метрах в сорока пяти от закрытых ворот шлюза. Пока я с недоумением наблюдал за ними, из своего поста управления вышел и встал рядом со мной начальник шлюза. Это был мой старый знакомый, и после обмена приветствиями я спросил его, чем это там были заняты морские свиньи и часто ли ему случается их видеть?
«Нет. Теперь не часто. Когда Гат перекрыли, на следующее лето целыми сотнями они подходили с моря, а кроме них большие стада гринд и даже несколько крупных китов, ну и конечно, миллионы и миллионы сельдей и макрелей. Но сквозь дамбу ведь не пройдешь. Киты повернули вспять и ушли в море, а вот морские свиньи задержались до августа: они то приходили, то уходили, возвращаясь каждые несколько дней, словно желая проверить, не свободен ли путь в пролив. Однажды, когда были открыты восточные ворота, целое стадо проникло в шлюз и я, пожалуй, пропустил бы их через него, если бы не боялся, что мой начальник учинит мне за это разнос.
После этого они не возвращались сюда долгие годы. Но пару лет тому назад появилось примерно такое же стадо. Может, это было то же самое стадо, не знаю. Как не знаю, что у них сейчас на уме, ведь они определенно чего-то ждут, разве не так?» Он по
молчал и посмотрел в сторону Гата, туда, где дымили трубы новых промышленных предприятий, построенных после прокладки дамбы. «Во всяком случае, я надеюсь, что эти сукины дети на скоростных катерах на этот раз оставят их в покое. В прошлом году они гоняли их весь уик-энд [107] и, как я слышал, застрелили парочку — просто так, ни за что, ни про что».
107
Week-end (англ.) — дни отдыха в субботу и воскресенье. — Прим. перев.
Будут ли обыкновенные гринды и некоторые родственные им формы когда-либо снова плавать в Море Китов — вопрос спорный. Хотя прямое их истребление человеком сократилось, похоже, что мы продолжаем их убивать косвенно и непреднамеренно путем интенсивного загрязнения морей. В водах от Новой Шотландии до Нью-Брансуика в теле обыкновенных гринд были обнаружены чрезвычайно высокие концентрации ядовитых химикатов, и это бедствие, кажется, усугубляется со временем.
Когда-то в Море Китов водилось множество мелких китов других видов. Одним из наиболее привлекательных было желтовато-белое создание, достигавшее более пяти метров длины и до тонны веса. Будучи весьма общительными, они собирались в большие стаи, насчитывающие сотни особей. Эти создания обладали голосом, который четко воспринимался человеческим ухом, за что и заслужили прозвище «морской канарейки», данное им первыми китобоями. Нам они известны как белые киты, или попросту белухи.
Белуху относят к арктическому виду, поскольку в наше время она обладает значительной численностью только в Арктике. Но так было не всегда. В 1535 году, когда Картье достиг верховьев реки Св. Лаврентия, он обнаружил, что тамошние воды кишат «рыбой неизвестного нам вида… с белыми как снег туловищем и головою. В этой реке их очень много. [Индейцы] зовут их «адхотуйс» и говорят нам, что они очень хороши на вкус». В 1650 году Пьер Буше встречал белых китов на всем протяжении реки от устья реки Сагеней до места, где сейчас находится Монреаль: «От Тадусака до Квебека видишь, как они то и дело выныривают из воды — их здесь исключительно много, они очень длинные и крупные и от каждой можно получить не меньше барреля жира». Шамплейн также отмечал «большое количество белых морских свиней в реке» и отменное качество их жира, за который дают большие деньги.
Хорошие деньги давали и за их шкуры, из которых изготовляли высококачественную сафьяновую кожу. Не удивительно поэтому, что уже с 1610 года французские колонисты убивали белых китов во все возрастающих масштабах. В Новой Франции «промысловые» места обитания белух ценились среди наиболее желанных источников побочного дохода, а первые дарственные феодальным властителям в районе реки Св. Лаврентия обычно включали особые и исключительные права на промысел всех обитающих в ней видов морских свиней, особенно белой разновидности.