Трагедия адмирала Колчака. Книга 1
Шрифт:
Случилось так, что деятели «Нац. Центра» попали на Юг, а на Восток прибыли представители «С.В.», т.е. представители левых течений договорившихся сторон. Они не афишировали московского соглашения, устанавливавшего и форму организации власти, и даже её персональный состав. Деятели «С.В.» должны были в своих партийных организациях проводить выработанную линию и тем самым содействовать соглашениям различных политических кругов. «Союз Возрождения» был как бы полуконспирацией в партийной среде. Такая тактика объяснялась, очевидно, нежеланием раздражать местных людей, как бы навязывая им столичные решения. Было ли это правильно для успеха той агитации, которую надлежало вести членам «Союза Возр.»? С одной стороны, как «будто бы да: Кроль рассказывает, например, как раздражало партийных деятелей, типа Климушкина, упоминание о Москве: «Важно… не то, как смотрит Москва, ибо Правительство здесь, а не в Москве» [с. 60]. Но на весы надо положить и другое. Тактика умолчания сделала в конце концов позицию «С.В.» несколько спутанной и неясной не только для рядовой массы, но отчасти даже и в «сознании официальных представителей «Союза». Они действовали противоречиво, вразброд. Эта тактика помешала развитию «Союза» к тому моменту, когда ему надлежало уже выступить
432
««С.В.» в Сибири, — утверждает Гинс, — существовал больше на бумаге. Поэтому лидеры его не могли опереться на «Союз»» [I, с. 260].
433
Сама декларация «С.В.» и «Н.Ц.», ставящая принципиальные вопросы, была напечатана, например, в омской «Заре» [18 сент.] в виде письма московского политического деятеля от 24 июля. Информация «Сибири» давала далеко не точное представление о московских кандидатах. Она называла: Милюкова, Набокова, Авксентьева, Аргунова, Болдырева. О Милюкове при его тогдашней «немецкой» ориентации не могло быть и речи. П.Н. Милюков, возражая в «Посл. Нов.» [№ 2983] на мои указания о больших неточностях, допущенных автором в изложении московского «соглашения», указывает, что первоначально была комбинация: «Милюков — Алексеев». Очевидно, до автора, как и до Сибири, дошли лишь слухи.
Я заглянул немного вперёд при характеристике тех общественных сил, которые оказывали давление на несговорчивых представителей существовавших правительств. Официальная обстановка — обстановка недоверия и выжидания содействовала тому, что Челябинское Совещание назначенное на 1 августа, состоялось только в конце месяца. Отвечая Лебедеву, который убеждал Комуч «с этой дрянью», т.е. с Сибирским правительством, не вести «никаких переговоров» [VIII, с. 129], Вольский писал в известном нам письме из Самары 16 августа: «По вопросу о Совещании я также думаю, что не мешает его отложить но, видимо, оно всё же состоится числа 21-го. Жизнь действительно не ждала. По характеристике Утгофа, в августе было лишь два исхода: «или погибнуть в неравной борьбе двух губерний со всей Советской Россией или, создав Всер. пр., обеспечить себя из ресурсов Сибири и союзников» [с. 15]. И Самара вынуждена была, по словам Буревого [434] , принять участие в Уфимском Совещании. Комуч рассчитывал, что к нему будут присоединяться освобождающиеся из-под большевицкой власти области. Это не осуществилось. Даже те области, которые были связаны с Комучем, постепенно эмансипировались от него; например, Оренбургский атаман Дутов, лавировавший на первых порах между Комучем и Сибирью, объявил свою территорию 12 августа «особой областью»:
434
«Колчаковщина». С. 13.
«Войсковое правительство Оренбургского казачьего войска, — гласила декларация, — согласно постановлению всех казачьих кругов о конституции Государства Российского в виде федеративной республики, полагает своевременным и необходимым объявить территорию войска Оренбургского особой областью Государства Российского и впредь именовать её «Область войска Оренбургского»» [«Хроника». Прил. 98].
«Предварительное Государственное Совещание» в Челябинске под председательством Н.Д. Авксентьева происходило три дня (23–25 августа). Мы не имеем подробного отчёта Совещания; в сущности, это Совещание само по себе мало интересно. Довольно бесплодны были споры о праве тех или иных областных правительств участвовать на Совещании в Уфе (Самара возражала против Урала и отстаивала право национальных правительств; Сибирь держалась противоположной позиции), так как заранее было решено, что все вопросы будут решаться по соглашению. Но обстановка была напряжённая и в этом отношении показательная. Споры о мандатах «инородческих» правительств, по выражению Майского, приняли «вулканический характер». Против говорили В.Н. Пепеляев и Иванов-Ринов. Здесь Майский фиксирует такую сцену:
«…Уже послышались личные выпады, уже прозвучали крепкие слова. Председатель, желая ввести дебаты в парламентское русло, поднялся со своего места и, обращаясь к особенно волновавшемуся Пепеляеву, примирительно начал:
— Товарищ Пепеляев, ради Бога успокойтесь!
Пепеляев вскочил как ужаленный и во всё горло заорал:
— Я вам не товарищ, прошу не забываться!
Выпад Пепеляева подействовал на меня как удар хлыста. Я вскипел и, бросившись к кадетскому представителю, угрожающе закричал:
— Да, вы нам не товарищ! Прочь отсюда!..»
Сцена характерна для тех, кто хотел делать общее политическое дело. Но более существенным всё-таки был вопрос о месте Совещания. Комуч намечал Самару. Официальным мотивом выставлялась большая близости Самары к Москве — Совещание, созванное в Самаре, легче будет воспринято страной как всероссийское. «Фактически, — добавляет Майский, — Комитетом руководили несколько иные соображения. Комитет опасался усиления на Совещании правых элементов… В Самаре Совещание было бы в демократическом окружении» [с. 206]. Этот вопрос, как и все остальные, предварительно обсуждался в согласительной комиссии. Она большинством 10 голосов против 9 предложила местом будущего совещания оставить Челябинск. Чрезвычайно интересно, как тогда уже распределились голоса. За Челябинск: представители с.-д. «Единства»; «Союз Возрождения», партия нар. св[ободы]; сибирское войско; Оренбургское войск. прав.; пред. казачьего войска; Сибирское пр.; Уральское войсковое пр.; обл. Пр. Урала.
За Самару: соц.-дем.; Пр. Алаш-Орды, Туркестан; нац. упр. тюрко-татар; Прав. Башкирии; съезд зем. и гор.; эсеры; Комитет У.С.; нар. социалисты [435] [ «Хроника». Прил. 100].
Наметилось два определённых лагеря, которые по трафарету мемуаристов надлежало бы окрестить: лагерем «реакционным» и лагерем «демократическим». Не так это было в действительности…
На другой день делегация Комитета У.С. пошла на компромисс, вместо Самары была выдвинута Уфа. Компромисс этот был как бы «победой» Комуча — ему уступили, показав, что «правый лагерь» действительно хочет соглашения.
435
Представителем нар. соц. был Ф.3. Чембулов. Он разошёлся с представителем «С. Воз.». Его позиция вообще не очень понятна и нарушала директивы Центр. Ком. партии, который он представлял в Совещании. Многое в его действиях объясняется, очевидно, той неосведомлённостью, о которой мы говорили.
2. За кулисами
Так родилось Уфимское Государственное Совещание, которому надлежало создать Всероссийское правительство. Совещание это в основе своей было до некоторой степени ошибкой. Оно рассматривало себя как пуп земли русской, совершенно не считаясь с теми государственными образованиями, которые создались на Юге России. Между тем, конечно, оно должно было стремиться к созданию центрального правительства только для Восточной России, где образовался самодовлеющий антибольшевицкий фронт, не претендуя на объявление себя с самого начала, без соглашения с Югом, властью всероссийской. Авторитет власти заставил бы слиться с нею другие государственные образования. Естественно, на это толкнули бы или дела новой власти, или имена правителей; на последнее и рассчитывали в Москве. Для того чтобы эта власть была признана, надлежало её создать так, чтобы она была приемлемой для самых разнообразных кругов. К сожалению, эти условия не были соблюдены в Уфе, и поэтому новая власть с самого начала имела претенциозный характер. Претенциозность всегда действует раздражающим образом. Фактически власть эта создавалась только для Востока, для объединения деятельности многочисленных областных правительств, и прежде всего Самарского и Омского.
До последнего времени наиболее полно и с политической и с бытовой стороны знаем мы о том, что происходило в Уфе 20–23 сентября (нов. ст.), из воспоминаний Л.А. Кроля [436] . В настоящее время в издании Русского Ист. Архива в Праге появился отчёт (по копиям) общих собраний Совещания и согласительной «комиссии по организации власти». На основании опубликованного материала легче представить себе политический облик Совещания. Документ этот производит тяжёлое впечатление.
436
Касаются более или менее подробно Уфимского Совещания и Болдырев и Майский. См. тоже упомянутую статью Утгофа в «Былом».
Мы познакомимся с тем, что происходило на официальных собраниях. Но, быть может, не менее показательна закулисная сторона Совещания, всё ещё недостаточно выясненная и мало отвечающая той внешней помпе и тем декларативным заявлениям, на которые не скупились некоторые из участников Совещания. Ораторские фиоритуры не передают, конечно, драматичности условий, в которых протекало ответственное Государственное Совещание. Эту закулисную сторону — атмосферу сплетен, интриг, а порой недвусмысленных угроз — участник Совещания ген. Болдырев рисует в очень непривлекательных красках [с. 44–45]. Его характеристика местами тенденциозна — там, где она писана в добровольном уже «изгнании».
Дело вовсе, конечно, не в «интригах», а в разном понимании сущности дела и в обострённых на этой почве отношениях: недаром, как говорят, у Дутова «разболелась голова» от красной гвоздики при открытии Собрания. Комуч желал видеть Совещание в Самаре не только в целях воздействия на общественное мнение. Его лидеры избегали Челябинска не только из-за опасения какого-либо неправомерного действия со стороны более мощного Сибирского правительства, — они не доверяли собственным военным силам. Эсеры боялись заговора по инициативе своего военного министра Галкина [437] . Мы знаем, что энергичный Лебедев посылается в Уфу с «диктаторскими» полномочиями для охраны Совещания на случай заговора. Трудно пока выяснить, какую роль во всех этих предположениях играло самовнушение и болезненная подозрительность, заставлявшая верить всем фантастическим слухам и сплетням. Настроения войсковых частей в Уфе действительно были агрессивны по отношению к Самарскому правительству. Но ведь это далеко ещё от «заговора». Утгоф увидел «заговор» в собрании офицеров, по инициативе подп. Солодовникова (нач. контрразведки уфимского штаба Нар. армии), заявивших, что они будут подчиняться штабу Сибирской армии, и надевших вместо георгиевской кокарды Комуча бело-зелёную сибирскую. Эсеровские политики, по-видимому, серьёзно реагировали на «заговор», — по крайней мере, Утгоф полагал, что можно было бы арестовать и расстрелять (!!) Галкина, опираясь на инструкторские роты и на чехов, будто бы готовых оказать помощь, но только на это не шёл Вольский [с. 34–35]. Если таковы были настроения Комуча, то его политические противники аналогичных выступлений ждали от Самары. «В дни напряжённой борьбы, — рассказывает сибирский делегат Серебренников, — мои сотрудники иногда начинали пугаться создавшейся обстановки. Я помню, как ген. Бобрик однажды сказал мне: «Знаете, я боюсь, как бы эсеры не вздумали задержать нас здесь. Не затребовать ли нам из Челябинска свои паровозы на всякий случай»» [«Сиб. Арх.». I, с. 9].
437
Секретарь Комитета членов У.С. Николаев уверяет, что в августе полк. Каппель будто бы вызывался в Челябинск на особое военное совещание по свержению Комуча. Но Каппель был лоялен [«Воля России». X, с. 126].