Трагедия армянского народа. История посла Моргентау
Шрифт:
Заложники в Галлиполи переживали далеко не лучшие времена. Их поместили в два деревянных дома, не дав даже кроватей. У них не было никакой еды, кроме той, что они привезли с собой. К тому же их атаковали паразиты, что отнюдь не редкость для Турции. Помощь мистера Филипа оказалась для них воистину бесценной. Они провели на полуострове несколько дней, и я начал работать над проблемой их возвращения. Сэр Эдвард Грей, тогдашний министр иностранных дел, обратился в наш Госдепартамент с просьбой направить мне сообщение, которое я должен передать Энверу и его коллегам-министрам. Его суть заключалась в том, что британское правительство будет считать их лично ответственными за любой вред, причиненный заложникам. Я передал послание Энверу 9 мая. Мне доводилось видеть Энвера в разном настроении, но состояние неконтролируемой ярости, в которое его повергло предупреждение сэра Эдварда, было для меня новым. Пока я зачитывал телеграмму, его лицо стало мертвенно-бледным, а в конце он попросту утратил над собой контроль. Европейский лоск, который Энвер трудолюбиво приобретал, в одно мгновение слетел с него, как маска. И я впервые увидел его истинное лицо – дикого, кровожадного азиата.
– Они никогда не вернутся, – завопил он, – они там сгниют! И хотел бы я посмотреть, что эти англичане мне сделают!
Я снова убедился, что метод убеждения, который я всегда использовал в общении с Энвером, является единственно правильным. Я постарался успокоить разъяренного министра, и через какое-то время мне это удалось.
– Но никогда больше мне не угрожайте, – хмуро сказал он.
Проведя неделю в Галлиполи, заложники вернулись. Турки перевели свои штаб из Галлиполи в другое место, и, естественно, англичане прекратили обстреливать город. Все вернулись в добром здравии и были с радостью встречены своими близкими.
Глава 20
Еще немного о приключениях иностранных граждан
Депортация в Галлиполи дает представление о трудностях, которые мне приходилось преодолевать при выполнении своих обязанностей представителя интересов союзников в Оттоманской империи. Однако, несмотря на периодические взрывы ненависти, турецкие официальные лица по большей части вели себя очень хорошо. Они пообещали мне вначале, что будут обращаться с врагами прилично и позволят им либо остаться в Турции и заниматься привычными делами, либо покинуть империю. Очевидно, они считали, что после окончания войны мир станет судить их не по отношению к своим собственным подданным, а по отношению к гражданам вражеских государств, проживавшим на их территории. В результате француз, англичанин или итальянец находился в Турции в большей безопасности, чем армянин, грек или еврей. Но против стремления соблюдать приличия постоянно действовала неблагоприятная сила. В письме в Госдепартамент я описал влияние, работавшее против иностранцев в Турции. «Немецкий посол, – писал я 14 мая 1915 года, – продолжает оказывать давление на турок, навязывая им целесообразность одновременно проведения репрессивных мер и удержания субъектов воюющих государств в качестве заложников. Мне пришлось столкнуться с упорным противодействием моего немецкого коллеги при получении разрешения на отъезд субъектов национальностей, находящихся под нашей защитой».
Турецкие чиновники временами начинали мстить гражданам одного из государств союзников, обычно в ответ на ущерб или воображаемый ущерб их гражданам во вражеских странах. Такие акты стали причиной многих волнующих эпизодов, иногда трагических, иногда вылившихся в откровенный фарс. Все они были в равной мере присущи турецкому характеру и характерны для тевтонских методов.
Как-то раз я беседовал с Талаатом, когда зазвонил телефон.
– Это вас, – сказал министр и передал мне трубку.
Звонил один из моих секретарей. Он сказал, что Бедри арестовал сэра Эдвина Пирса, бросил его за решетку и захватил все бумаги. Сэр Эдвин был одним из самых известных британцев в Константинополе. В течение сорока лет он занимался юридической практикой в оттоманской столице, активно сотрудничал с прессой, опубликовал несколько книг, принесших ему известность как эксперту в области восточной истории и политики. Ему было около восьмидесяти лет, он обладал спокойным характером и презентабельной внешностью. Когда началась война, я заручился специальным обещанием Талаата и Бедри, что те ни при каких обстоятельствах не потревожат сэра Эдвина Пирса и профессора ван Миллингена из Роберт-колледжа. Телефонное сообщение, полученное мной в присутствии Талаата, могло означать только одно: обещание нарушено.
Я сразу же обратился к Талаату, даже не пытаясь скрыть свое недовольство.
– На все ваши обещания нельзя полагаться? – спросил я. – Неужели вам больше нечего делать, кроме как досаждать столь уважаемому и притом пожилому человеку, как сэр Эдвин Пирс?
– Не стоит волноваться, – ответил Талаат, – он провел в тюрьме всего несколько часов, и я немедленно позабочусь о его освобождении.
Он попытался связаться с Бедри по телефону, но не смог. К тому времени я уже успел узнать Бедри хорошо и познакомился с его методами. Если Бедри хотел, чтобы ему можно было дозвониться, он был легкодоступен в любое время дня и ночи. Если же его присутствие на другом конце телефонного провода могло сулить неприятности, даже самый дотошный сыщик не смог бы обнаружить его местонахождение. А поскольку Бедри дал мне торжественное обещание, что не потревожит сэра Эдвина, это был как раз тот случай, когда префект полиции предпочел оставаться недоступным.
– Я останусь в этой комнате, пока вы не найдете Бедри, – сказал я Талаату.
Турок отнесся к ситуации с юмором. Мы ждали довольно долго, но Бедри удалось остаться необнаруженным. В конце концов я позвонил одному из своих секретарей и отправил на поиски исчезнувшего префекта полиции.
– Скажите Бедри, что я арестовал Талаата в его собственном кабинете и не выпущу его, пока он не получит возможность отдать Бедри приказ об освобождении сэра Эдвина Пирса.
Талаат искренне наслаждался комичной ситуацией. Он знал Бедри еще лучше меня, и ему было чрезвычайно интересно, сумею ли я его найти. Правда, через несколько минут телефон зазвонил. Это оказался Бедри. Я предложил Талаату предупредить Бедри о том, что я лично отправляюсь в тюрьму на своем автомобиле за сэром Эдвином Пирсом.
– Пожалуйста, не пускайте его туда, – попросил Бедри. – Его появление поставит меня в глупое положение и повредит авторитету.
– Хорошо, – сказал я. – Я жду до шести пятнадцати. Если до этого времени сэр Эдвин не вернется к своей семье, я сам поеду за ним в полицию.
По пути в посольство я остановился у дома Пирса и постарался успокоить его супругу и дочь.
– Если ваш отец не вернется домой до шести пятнадцати, – сказал я, – пожалуйста, дайте мне знать немедленно.
Ровно в 6.15 зазвонил мой телефон. Мисс Пирс сообщила, что отец только что вернулся домой.
На следующий день сэр Эдвин посетил посольство, чтобы выразить мне свою признательность за хлопоты. Он сказал, что немецкий посол тоже приложил руку к его освобождению. Последнее заявление меня несколько удивило. Я был уверен, что никто не мог ничего предпринять, потому что все стало известно в то время, когда я находился в кабинете Талаата. Спустя полчаса я встретился с Вангенхаймом, нанесшим визит моей супруге. Я упомянул о деле Пирса и спросил, занимался ли он его освобождением. Мой вопрос явно удивил его.
– Что? Я помогал освободить этого человека? Старый мошенник! Совсем наоборот, я был тем, кто обеспечил его арест!
– Но что вы имеете против него? – удивился я.
– В 1876 году, – ответил Вангенхайм, – этот человек выступал за русских против турок.
Да, немцы отличаются злопамятностью. В 1876 году сэр Эдвин написал несколько статей для лондонской газеты «Дейли ньюс» с описанием массовых убийств в Болгарии. В то время в рассказы о злодействах обычно не верили, а в письмах сэра Эдвина содержались неопровержимые факты, раскрывшие глаза англоговорящим народам, что внесло свой вклад в дело освобождения Болгарии от турецкого ига. Этот акт гуманизма и журналистской честности принес сэру Эдвину большую известность, и именно за него немцы решили наказать его сорок лет спустя, бросив в турецкую тюрьму. Кстати, турки в этом вопросе проявили большую тактичность, чем их немецкие союзники, и не только вернули сэру Эдвину свободу и все бумаги, но и позволили вернуться в Лондон.