Трагедия капитана Лигова
Шрифт:
…Олег Николаевич возвращался в гостиницу. Шел он медленно, ничего не видя перед собой; его толкали прохожие; он сам, точно пьяный, задевал плечами встречных и не обращал внимания на замечания и удивленные взгляды. Он шел как в густом тумане, сквозь который до него доносился тягучий голос Мораева. Да, о чем же он говорил, о чем? О том, что китобойство дело нерусское. У государства нет возможности сейчас соперничать с иностранцами, и господин Лигов не может рассчитывать на то, что его будут охранять русские военные корабли. Их еще так мало там, на Востоке…
Конец, всему конец. Лигов вошел в гостиницу, стал подниматься по лестнице, но тут же вернулся и зашел в буфет. Вино, выпитое залпом, не принесло облегчения, на сердце стало еще тяжелее.
Он вошел в номер и, рухнув в кресло, обхватил голову руками.
В таком положении он пробыл долго, пока не раздался стук в двери. Лигов отозвался. На пороге появился высокий человек в черном плаще-накидке, с бронзовой цепочкой-застежкой, проходившей поперек груди. В руках посетитель держал старую морскую фуражку. Лигов взглянул в бородатое лицо пришедшего. Вытирая платком пышные усы и бороду, тот внимательно смотрел на Лигова своими большими навыкате глазами. Потом провел платком по лысине и расстегнул плащ.
Олег Николаевич предложил сесть, недоумевая, чем вызван приход незнакомца, и выжидательно на него смотрел.
— Василий Игнатьевич Норков, капитан первого ранга в отставке, — отрекомендовался басом старик. — Вы, конечно, господин Лигов, удивлены моим посещением, так ведь? Я к вам по поручению Русского географического общества. Мы только недавно узнали о том, что вы, господин Лигов, находитесь в Петербурге, узнали, и о безрезультатности ваших ходатайств.
Олег Николаевич молчал, ожидая, что скажет дальше Норков. Тот продолжал:
— Мы бы хотели привлечь внимание общественности к вашему предприятию, а посему просим вас выступить у нас. Ваш рассказ и для дела, и для потомства весьма необходим.
Вначале Лигов хотел отказаться, но с каждым словом Норков он все больше приходил к убеждению, что он не прав, что надо выступить и рассказать, все рассказать. Есть, оказывается, люди, которым интересен его труд, которые даже заботятся о его деле, о будущем…
Через несколько дней Олег Николаевич с побледневшим от волнения лицом стоял на трибуне Географического общества. За столом президиума сидели убеленные сединами известные ученые. Вон выдающийся мореплаватель, рядом с ним человек с суровым лицом — знаменитый путешественник…
Зал тихо гудел множеством голосов. Передние ряды занимали люди в сюртуках, мундирах, за ними в глубине сидели студенты. Лигов посмотрел в окно. За ним лежала еще не скованная льдом Нева. Ее темная вода напоминала Лигову далекое Охотское море. И он уже не видел зала, не видел людей, заговорил, забыв о листах с заметками, лежащих перед ним.
— Когда я впервые пришел в Охотское море, я увидел, что там резвятся тысячи китов, которые представляют собой миллионы рублей. Почему, спрашивал я себя, у нас пропадают такие богатства, которые иностранцам дали возможность построить города в различных частях света? Почему России не построить свой Смеренбург, только с большими удобствами для мореплавателей, нежели построенный голландцами на покрытом льдом Шпицбергене? И я с верными друзьями пришел на берег студеного моря…
Лигов говорил взволнованно, в каждом его слове чувствовалась огромная внутренняя страстность. В зале было тихо. Тысячи людей не сводили взгляда с сурового лица китобоя.
— Но не мы, русские, хозяева в своем море. Иностранные китобои открыли в нем для себя Эльдорадо. У Шантарских островов, в одном из самых богатых китами районов, в море скапливается до ста пятидесяти судов в день под иностранными флагами, и они ежедневно добывают до 50 китов. Солнца не видно от дыма береговых жиротопок!
Лигов говорил и видел перед собой огни в ночном мраке на берегу, крики пьяных браконьеров, фонтаны китов и чужие вельботы, снующие по морю в погоне за добычей.
В зале гремел его голос:
— В водах Шантарских островов пришельцы ныне распоряжаются если не так, как дома, то как в покоренной ими стране, жгут и рубят лес, бьют дичь и китов, оставляют после себя следы, напоминающие татарские и турецкие пожоги…
— Мне здесь, в столице, сказали, что китобойство дело нерусское. Так может утверждать только нерусский человек, — заканчивал свой доклад Лигов. Он говорил гневно, словно на судебном заседании обвинял темных преступников. — Еще молодцы Великого Новгорода ходили к Белому морю бить китов. Мы, русские, — первые китобои мира, и нам ли быть фомами безродными?! Я верю, господа, что на далекой нашей окраине будет наше, русское китобойство, и наши воды будут бороздить китобойные суда под русским флагом! Будет так! Я верю!
…Наутро Лигов читал в петербургских газетах отчеты о его выступлении. Газеты требовали привлечь внимание общественности к китобойству в России, ограничить браконьерство иностранцев в русских водах, оказать помощь Лигову. Но было и несколько язвительных заметок.
Олег Николаевич был полон надежд, что отклики печати на его выступление заставят министерство пересмотреть свое решение. Но опять тянулись недели, и хождения по начальству Лигову ничего не давали. Петербург, пошумев в газетах несколько дней о китобойстве, забыл о нем, занятый убийством модной кокотки в загородном ресторане.
Однако мир не без добрых людей, как говорят в народе. Василий Игнатьевич Норков просил Лигова повременить, не уезжать из Петербурга, и капитан понял, что кто-то печется о нем, о китобойстве. И произошло то, чего никак уже не мог ожидать Лигов.
Последовало высочайшее повеление. Лигов был награжден золотым знаком на почетной Владимирской ленте, как первый русский китобой русского Востока. Снова шум в газетах, какие-то чужие люди пожимают ему руки, поздравляют, хлопают пробки в бутылках шампанского, и вдруг вокруг разом наступает тишина. Лигов оказался точно в пустыне. А как же с предприятием, как с учреждением китобойного промысла и его охраной?!
Лигов бросился к Норкову. Василий Игнатьевич выслушал капитана, развел руками и сумрачно сказал:
— Помните, что вам сказал сановник, вручавший награду?! Да, Лигов вспомнил эти слова:
— Ваш труд достоин уважения и подражания в будущем. В будущем! Значит, сейчас китобойство в России не нужно?
Не нужен и он! Лигов больше не мог оставаться в столице. Он должен быть там, рядом с Марией, там, где изведал свое самое большое счастье и горе.
Прибыв в Хакодате на немецком торговом пароходе «Бремен», Лигов еще на борту с облегчением узнал от японского таможенного чиновника, что в порту находится русский транспорт «Уссури», регулярно совершавший рейсы в Японию за водой для Владивостока.