Трагедия капитана Лигова
Шрифт:
Лигов провожал взглядом моряка, прижав к груди руку с зажатым в ней орденом. Нет, его жизнь и труд не были концом русского китобойства на Тихом океане, они явились прелюдией большой борьбы за него!
КНИГА ВТОРАЯ
Шторм не утихает
ГЛАВА ПЕРВАЯ
— Крепко штормит, капитан! — стараясь пересилить рев разбушевавшегося моря и свист ветра, прокричал Ходов Клементьеву. — Позлее бискайки будет.
Капитан и боцман, вцепившись в поручни мостика, точно вросли в палубу. Они кланялись в такт движению судна, которое бросало из стороны в сторону.
Георгий Георгиевич ничего не ответил. Высокий, широкоплечий, в темном, блестевшем от воды плаще и низко надвинутой на глаза зюйдвестке, он всматривался в море и, казалось, грудью встречал бурю.
Бушующее море врывалось на палубу китобойца длинными шипящими языками. Судно под тяжестью возникавших водоворотов то погружалось по самый фальшборт, то вырывалось из цепких объятий беснующейся пучины.
Было сумрачно. Солнце, показавшееся утром, сейчас спряталось за плотной пеленой облаков.
Размахи бортовой качки становились все стремительнее. Клементьев следил, как то по одному, то по другому борту вздымались гребни огромных волн.
Смахивая ладонью воду, которая стекала по рыжеватым обвислым, но еще пышным усам, Ходов искоса взглянул на капитана и остался доволен. Лицо Клементьева было спокойно. Лишь сомкнутые губы да прищуренные под густыми черными бровями глаза выдавали его напряженное состояние.
«Моряк!» — одобрительно подумал Ходов и уже в который раз за этот переход из Норвегии во Владивосток сравнил Клементьева со своим старым другом капитаном Лиговым. Хотя боцман и придирчиво искал в своем новом командире изъяны, но должен был признать, что Георгий Георгиевич — капитан, настоящий капитан, у которого не стыдно служить и после Олега Николаевича. А ведь он, Ходов, не хотел идти к Клементьеву, не хотел расставаться с Лиговым.
Глядя на бушующие волны, на леера [13] , то и дело исчезавшие в потоках воды, он думал о предстоящей встрече с Лиговым — капитаном Удачей. Как-то сейчас выглядит Олег Николаевич? Ведь три года прошло в разлуке. Вспомнилось расставание.
13
Леер — железный прут или стальной трос, натянутый до борту корабля.
После того, как Клементьев побывал у Олега Николаевича и ушел в Норвегию, Лигов ходил задумчивый, мрачный, сидел в одиночестве в своем кабинете. Однажды он вызвал Ходова, усадил в кресло у камина, помешал щипцами пылающие поленья, помолчал.
В красном отсвете пламени Лигов казался постаревшим. Лицо капитана покрыли глубокие морщины.
— Вот что, Фрол Севастьяныч, — бросив щипцы, заговорил Лигов. — Я, как слабая мачта, шторма не выдержал, сломался. Ни на что уже не годен. — Он жестом остановил Ходова, который хотел возразить, и продолжал: — Ты же моряк, Фрол Севастьяныч, и не можешь без моря жить. Так ведь?
Не кривя душой, Ходов согласился. Тосковал он по палубе, что всегда норовит уйти из-под ног. Жадно следил бывший боцман за судами, которые входили и выходили из бухты Золотой Рог, часами бродил в порту, вдыхая запахи моря, смолы, мокрых канатов… Рвалась душа боцмана в море, и только любовь и преданность да, что скрывать, и жалость к Лигову удерживали его на берегу… Ходов опустил голову, устыдился этой мысли, неловко почувствовав себя перед капитаном.
— Только вы, Олег Николаевич, не держите думки, что я…
— Постой, Севастьяныч, — остановил Лигов боцмана, положив ему руку на колено. — Слушай. Господин Клементьев, что прошлой осенью у нас был, твердо решил продолжать наше китобойство в здешних водах. Дело достойное, благородное.
Лигов помолчал, прикрыл глаза, потом, чуть качнув головой, точно прогоняя невеселые мысли, продолжал:
— Письмо я от него получил, он успешно строит в Норвегии китобойное паровое судно. — Горькие складки легли у губ Лигова. — Сетует, что скоро в море, а команды нужной подобрать не может.
— Легко ли в чужом порту русских моряков найти! — вздохнул Ходов и полез в карман за трубкой, но тут же спрятал ее: раньше никогда не курил он в каюте капитана.
— Закуривай, Севастьяныч, — предложил Лигов. — Так вот, наше с тобой дело — помочь господину Клементьеву. Поезжай к нему боцманом.
— Я… — выдавил Ходов, просыпая табак на колени. — А как же вы?
…— Считай, что ты по-прежнему на судне вместе со мной. — Лигов поднялся из кресла и подошел к столу. Ходову показалось, что голос капитана дрогнул. Лигов достал из стола сверток, подержал его в руках, сказал:
— Вот здесь я все приготовил. Деньги на дорогу, документы… Все…
— Стар я, — начал Ходов, но Лигов прервал его почти сердито:
— Моряк тогда стар, когда по трапу подняться не может!
А вы с Клементьевым должны сделать то, что не удалось мне — учредить русское китобойство.
…От воспоминаний боцмана отвлек голос Клементьева:
— Ветер меняется! Береговой!
Они посмотрели влево, в сторону восточного берега Кореи. Едва заметный утром, сейчас он был скрыт тучами. Дождь перестал, но ветер срывал с седых верхушек волн хлопья пены и, распылив их, нес над морем.
Китобоец, казалось, уже не мог бороться с яростью стихии. Волны бросались друг на друга, разбивали свои седые вершины, образуя глубокие лощины, или вздымались выше мачт. Вот огромный зеленый вал встал перед судном, грозя обрушиться на вето и навечно погрузить в бездну, но китобоец несется на водяную преграду и, поднимая форштевнем [14] высокие белые буруны, разрезает ее. Вал, точно покоренный, опускается, подставляет свою спину, и китобоец стремительно взлетает на гребень…
14
Форштевень — железный брус, идущий от киля и составляющий переднюю оконечность корабля — нос.