Трагедия капитана Лигова
Шрифт:
— Почему же? — удивленно поднял брови Джиллард.
— Видите ли, — замялся Ясинский и посмотрел на дверь своего кабинета через плечо американца — не подслушивает ли жена.
Джиллард и Ясинский сидели друг против друга в креслах и курили. Владислав Станиславович не выдержал, поднялся и из своего потайного шкафчика достал бутылку коньяку и рюмки. Советник взглянул на этикетку и одобрил вкус коммерсанта. Они выпили, и тогда Ясинский сказал: — Моя дочь…
— Но это же великолепно! — Джиллард был очень доволен и даже попросил наполнить ему еще раз рюмку. — Капитан Клементьев в неоплатном перед вами долгу, он виноват, он обязан вам.
— Я уже имел с ним встречу, и… — Ясинский печально покачал головой. Он коротко передал о происшедшем на «Геннадии Невельском» на следующее утро после бегства Тамары.
— Это не имеет значения. — Джиллард откинулся на спинку кресла. Он был очень доволен, и его забавляла вся эта ситуация. Будет что рассказать Дайльтону. Он считал, что Клементьев уже у него в руках. — Вы неправильно действовали, — обратился он к Ясинскому.
— Как? — Ясинский ждал совета.
— Скажите господину Клементьеву: если он хочет иметь женой вашу дочь, пусть становится добрым зятем, черт возьми, и берет вас в компанию.
— То есть… — Ясинский был ошарашен. Джиллард предлагал ему торговать дочерью, обменять ее на его участие в деле Клементьева.
— Иначе пригрозите, что вернете дочь домой. Они же не обвенчаны! Это может отразиться на всей карьере капитана Клементьева. Я знаю ваши русские законы, вы можете силой вернуть дочь. Так ведь?
— Да, но я…
— Никаких но, — Джиллард не дал Ясинскому договорить. — Капитан Клементьев должен подписать с вами контракт, ну, скажем, на десять лет. Ему же все равно, кому продавать китовое сырье… Смогли же вы договориться с капитаном Удачей. Хотя он оказался неделовым человеком. Сжечь судно с грузом! Идиотство! Так могут поступать только русские!
— Капитан Клементьев не менее упрямый человек, чем был капитан Удача, — сказал Ясинский.
— Любовь забываете, — засмеялся Джиллард. — Это великолепный ключ, который откроет любой сейф, даже сердце самого неисправного упрямца. Пригрозите Клементьеву, что лишите его вашей дочери, проклянете ее через церковь. Не стесняйтесь на угрозы — чем их больше, тем они сильнее действуют…
…И вот сейчас Владислав Станиславович говорил о том же, но в более мягких выражениях.
— Вы поймите, Георгий Георгиевич, как благотворно на всем отзовется ваше согласие доверить мне сбыт добычи вашего промысла. Прекратятся слухи, разговоры. Дружба, и семейная и деловая, соединит наши семьи. Вы же любите Тамару!
Ясинский расчувствовался. Он торопливо достал платок и прижал его к глазам. Владислав Станиславович так увлекся, что не заметил, как сурово смотрит на него Клементьев. Северов, вначале слушавший с презрением, затем стал зорко следить за капитаном, опасаясь, как бы тому не изменила выдержка. Георгий Георгиевич едва сдерживал себя, чтобы не схватить Ясинского за шиворот. Когда Ясинский умолк и занялся своим платком, он медленно поднялся, сам себе приказывая быть спокойным, и глухо сказал:
— Вы пришли сюда для того, чтобы предложить мне свою дочь в обмен на китовое сырье?
— Вы не поняли… — Ясинский пытался спрятать платок, но никак не находил кармана. — Вы…
Он вскочил с кресла, в замешательстве подыскивая слова. Клементьев движением руки остановил его:
— Вы сказали все. Вы торгуете своей дочерью… Я люблю Тамару, она моя жена, и никому, слышите, никому не позволю ее оскорблять.
У Клементьева так вспыхнули глаза, что Северов подошел к столу. Клементьев продолжал говорить коммерсанту:
— Так слушайте, господин Ясинский. Вы хотите войти в наше предприятие. Но нам Олег Николаевич завещал. — Георгий Георгиевич чуть помедлил, вспомнил посмертное письмо Лигова, — никогда не вступать в компанию с Ясинским. Он лакей американцев. Не так ли, Алексей Иванович?
Коммерсант совсем растерялся. Северов произнес только одно слово:
— Так!
— Но поймите, господа, — почти взмолился Ясинский, протянув к Клементьеву руки.
— Я понял вас еще тогда, когда вы отказали мне в руке вашей дочери.
— Нет, нет… — Ясинский уже сделал шаг к столу, точно хотел заставить капитана замолчать, но тот коротко бросил:
— Вон!
— Что? Что? — растерянно переспросил Ясинский.
— Вон из моего дома! — едва сдерживая себя, громко крикнул Клементьев.
— Вам лучше уйти, — спокойно сказал Северов коммерсанту. — Идите…
Ясинский только сейчас понял, что его выгоняют. Он хотел что-то сказать, но дрожащие губы его не слушались. Владислав Станиславович беспомощно взмахнул рукой и выбежал из кабинета. Он не заметил, что у двери, ведущей из гостиной, стояла бледная Тамара. Прижав руки к губам, она едва сдерживалась, чтобы не закричать. Она плакала.
Ясинский скрылся в прихожей. Тамара сделала движение избежать за ним, но остановилась и ушла в спальню. Она не слышала, как к ней вошел муж. Тамара почувствовала его ласковые руки на своих плечах и услышала голос:
— Не надо плакать… успокойся…
— Ты… ты… выгнал моего отца, — проговорила сквозь слезы Тамара. — Как ты мог?!
Клементьев не знал, что ответить. Он пытался объяснить, что он защищал ее, ее честь, потому что он любит ее, а Ясинский торговал ею. Да, да, торговал! Тамара повернула к нему заплаканное лицо и крикнула:
— Он же мой отец! Почему ты ненавидишь его? Ты мог бы с ним не ссориться! Ты, ты эгоист. Ты не думаешь обо мне!..
И она снова уткнулась в подушку. Георгий Георгиевич был в недоумении. Он покачал головой и осторожно вышел из спальни.
Северов был по-прежнему в кабинете. Клементьев рассказал ему о происшедшем. Алексей Иванович долго молчал, покуривая сигару. Клементьев нетерпеливо спросил:
— Ну, что молчишь? Что мне делать?
— Тамару осуждать нельзя, — мягко проговорил Северов. — Она тяжело переживает свое положение. Да и ты был груб с Ясинским.