Трагедия капитана Лигова
Шрифт:
Клементьев одернул китель и вошел в гостиную как раз в тот момент, когда Северов вводил туда Адель Павловну и полицейского.
— Это к тебе, Георгий Георгиевич, — сказал Северов. — Мадам Загорская пришла по поводу Насти.
— Я вас слушаю. — Клементьев пригласил даму снять зимнее пальто с большим боа, присесть, но она сухо отказалась:
— Я всего на минуту.
Клементьев рассматривал худое лицо женщины, покрытое слоем пудры. Глаза и брови густо подведены. Взгляд Загорской жесткий, вызывающий. Клементьев почувствовал раздражение, но подавил его. Адель Павловна заговорила с достоинством, деловито, тоном, не допускающим возражений:
— Я узнала, что в вашем доме проживает девица Анастасия Сухоедова.
— Да. — Клементьев заметил, что губы у дамы, где не было краски, синие. — По какому поводу…
— Уж позвольте мне высказаться, — повысила голос дама. — По какому праву прячете у себя эту… — Адель Павловна сделала паузу, подыскивая слово, — бессовестную тварь?!
— В чем вина девушки? — спросил капитан и увидел, что на голоса вышла Тамара. При виде молодой женщины Адель Павловна презрительно поморщилась. Клементьева, охватил гнев, но внешне он остался спокойным.
— Я владелица заведения при гостинице «Бристоль». — Загорская, прищурившись, взглянула на Северова и Клементьева. — Надеюсь, вы бывали моими гостями.
Кровь хлынула к лицу капитана, а Тамара судорожно стиснула руки у груди, прижалась к стене, с трудом удерживая слезы. Клементьев шагнул к Загорской, но Северов предупредил друга:
— Мы слышали о вашем публичном доме, мадам, но его посетителями никогда не были!
— Так что ж вам надо? — глухо спросил Клементьев.
— Девицу, что вы прячете, я спасла от голода. Я ее кормила, одела, а она, обворовав меня, убежала…
— От порока, — перебил Северов.
— Девица должна вернуться. — Загорская требовательно посмотрела на полицейского.
Тот кашлянул в руку и проговорил:
— Так точно. Мне приказано вернуть девицу.
— Сколько вы израсходовали на девушку? — не слушая полицейского, спросил Клементьев.
— М-м… — замялась Адель Павловна. — Много…
— Ну все же? — настаивал Клементьев.
— Пятьсот рублей, — быстро ответила дама.
— Хорошо. Я сейчас отдам вам пятьсот рублей. — Клементьев круто повернулся и шагнул к двери кабинета.
— Подожди, Георгий Георгиевич, — остановил его Северов и подошел к Загорской. Глядя на нее в упор, он проговорил: — Вы, торговка живым товаром, сейчас же убирайтесь!
— Да как вы смеете? — закричала Загорская. — Ваш дом не лучше, а хуже моего. Весь город говорит о разврате в этих стенах. Бедный господин Ясинский…
Северов почти, вытолкал Адель Павловну в прихожую и, распахнув дверь во двор, глухо сказал:
— Сами выйдете, мадам, или я…
— Господа, — спешил в прихожую полицейский. — Нельзя же так…
— Уходите и вы! — крикнул, дрожа от ярости, Северов.
— Есть! — машинально ответил полицейский и вышел из прихожей. Навстречу бежали братья. Ваня кричал:
— Папа, где же Настя?
С улицы доносились крики Загорской.
Северов увел детей в их комнату. Клементьев подошел к Тамаре, по-прежнему стоявшей у стены.
— Ты слышал, что сказала эта ужасная женщина… — Губы у молодой женщины задрожали, показались слезы. Она прижалась к груди мужа. Клементьев успокаивал жену, как мог:
— Скоро все будет хорошо. Скоро…
…А в кухне Настя, опомнившись от первого испуга, следила в окно, как от дома по тротуару уходила Загорская. Она что-то кричала, размахивала руками, а полицейский робко шел рядом. Потом, очевидно, сообразив, что встречные прохожие могут, подумать, что она арестована, Адель Павловна, отослав от себя полицейского, пошла одна.
Настя поняла, что Клементьев, Северов, Тамара — все заступились за нее, не вернули ее в ужасный дом. Благодарность наполнила сердце девушки. Она вновь заплакала, но уже слезами, которые облегчали душу.
Настя почувствовала, как на ее плечо легка широкая, горячая ладонь. Рука была, как щит, которым загораживали ее от Загорской, от несчастий, и Настя, понимая, что у нее есть друзья, заплакала еще сильнее.
— Не надо… Настья… Настья, — раздался около самого ее уха голос Мэйла. — Настья… Настья…
Горячее дыхание Джо обжигало щеку. Девушка забыла о своем недавнем страхе и ужасе, о своих слезах, которые быстро высохли на рдеющих щеках. Настя слушала Джо взволнованная и счастливая. Как приятно чувствовать его руки на своих плечах. Они такие ласковые и успокаивающие, а в голосе Мэйла столько новых ноток, заставляющих радостно замирать сердце. Настя уже готова была обернуться к Джо и сказать ему что-то нежное, но вдруг представила себя со стороны — она была почти в объятиях негра.
Настя быстро и ловко вывернулась из рук Мэйла и отбежала к печке. Шерстяной платок съехал на плечи, открыв растрепавшиеся русые волосы. На лице отразились и стыд, и смущение, а в широко раскрытых глазах было такое смятение чувств, что Джо, сделав шаг к девушке, остановился. Его большие руки повисли вдоль тела, показались ему лишними, неуклюжими. Да и сам он чувствовал себя лишним и смешным перед этой девушкой; «Надо уйти, уйти», — думал он, но не мог сделать ни шагу.
Настя встретилась с Джо взглядом. Эти большие, с ослепительными белками глаза звали ее, молили… Настя тряхнула головой, стащила рывком с плеча платок и громко, почти грубо сказала:
— Ну, что уставился, чумазый? Принес дров? Печку топить надо!
— Иес… да… ай… Я скоро… Настья… — закивал улыбаясь Мэйл.
Настя на него не сердилась, нет. Это он видел, знал. Она его не прогонит, она его просит помочь.
Мэйл торопливо вышел из кухни, но за порогом его остановил голос девушки.