Трагедия капитана Лигова
Шрифт:
К испанцу подбежал солдат из охраны:
— Чего остановился, как на ярмарке? А ну шагай дальше!
Лигов проводил Пуэйля взглядом, а тот шел, оглядываясь, втянув голову в высоко поднятые плечи, будто опасался, что его вот-вот ударят, и лишь тогда, когда Лигов остался далеко позади, Пуэйль зашагал смелее и свободнее, убедившись, что его вовсе никто не собирается бить.
Встреча с проходимцем произвела на Лигова неприятное впечатление, но в то же время заставила и задуматься. Каким образом, почему испанец оказался на судне, принадлежащем Дайльтону, которого Пуэйль ненавидел всей душой и считал своим худшим врагом? Как низко пал Пуэйль, если добровольно пошел в услужение к Дайльтону! О Пуэйле Лигов рассказал Рязанцеву и Козакевичу. Те с интересом выслушали капитана. Рязанцев предложил:
— А вы побеседуйте с этим испанцем. Быть может, он что-нибудь и расскажет интересное.
— Вот-вот. Поговорите-ка с ним, Олег Николаевич, — поддержал контр-адмирал, обращаясь к капитану.
Лигов сосредоточенно думал. Новая встреча с Пуэйлем была тягостной, но казалась необходимой. Быть может, испанец осведомлен о планах Дайльтона, о том, где думает он в этом году вести охоту.
— Хорошо, господа, я согласен, — кивнул Лигов.
— И не будем откладывать дело, как говорится, в долгий ящик, — поднялся со своего кресла Козакевич. Он подошел к столу и поднял маленький серебряный звоночек.
Моряки сидели в кабинете контр-адмирала перед пылающим камином. Начало лета на Нижнем Амуре было запоздалое, холодное. Особенно прохладно было по вечерам.
На звонок вошел дежурный офицер, и Козакевич отдал приказ привести Пуэйля. Когда контр-адмирал вернулся к камину и опустился в свое кресло, Лигов, глядя, как бежит по поленьям огонек, как с сухим шорохом рассыпаются угли, пылающие рубинами, проговорил:
— Трудноватые времена наступают для нас, господа, если такие, как Пуэйль, приходят грабить здешние места.
Рязанцев и Козакевич обменялись взглядами. Тон Олега Николаевича встревожил их. Лигов был очень озабочен. Он даже не пытался это скрыть. И действительно, чем больше думал Олег Николаевич о появлении Пуэйля, тем все более серьезной казалась ему обстановка, которая складывалась сейчас. Он ничего не знал, были только догадки, предположения, но тревога в душе росла. Лигов тряхнул головой, чтобы отогнать невеселые думы. Он же не один! С ним Рязанцев, Козакевич, Белов…
Ввели Пуэйля. Испанец так трясся от страха, что ему указали место около камина. В кабинете настала тишина, в которой особенно громко потрескивали дрова да бились языки пламени. Пуэйль жался к огню, затравленным взглядом следя за русскими.
— Как вы оказались на судне Дайльтона? — задал Лигов первый вопрос.
Пуэйль, видимо, ожидал подобного вопроса, потому что быстро ответил:
— Хотелось поправить дела… Вот и пошел в Бобровое море…
Лигов сделал нетерпеливый жест, и испанец осекся. Олег Николаевич перехватил жадный взгляд Пуэйля, брошенный на столик, где стояла начатая бутылка коньяку. Лигов налил стакан, протянул Пуэйлю и сказал как можно мягче:
— Скажите правду, и я даю слово моряка, что сумею облегчить вашу участь.
Пуэйль взял стакан и дрогнувшим от надежды голосом проговорил:
— Я знаю, что капитан Удача выполнит свое слово.
Он залпом осушил стакан и быстро, точно опасаясь, что его могут перебить или остановить, заговорил. Страх, или пережитое, или надежда на милость русских заставили Пуэйля рассказать все без утайки со всеми подробностями. Так Пуэйль еще ни разу в жизни не поступал. И русские, слушая его, знали, что испанец говорит правду. Когда он замолк, Лигов вновь налил ему коньяку. Козакевич приказал увести Пуэйля. Увидев в раскрытую дверь кабинета конвойного, Пуэйль окинул всех паническим взглядом, остановился на Лигове и, опустив на колено стакан с вином, отчего на пол звонко хлестнула струя, закричал с ужасом:
— Вы же обещали, капитан Удача!
— Успокойтесь! — Лигов встал перед Пуэйлем. — Я же дал слово!
На лице Лигова появились морщины, глубокие, страдальческие. Пуэйль, смотревший на Лигова с выражением человека, подведенного к гильотине, весь как-то обмяк и, жалко улыбнувшись, потянулся к руке Лигова, но Олег Николаевич брезгливо отдернул ее и воскликнул:
— Идите!
За Пуэйлем захлопнулась дверь. В кабинете вновь воцарилась тишина, тяжелая, гнетущая. Лигов посмотрел на собеседников, в его глазах было какое-то глубокое, далекое от окружающего выражение.
— Пуэйля надо освободить!
— Что?! — одновременно вырвалось у Рязанцева и Козакевича. Им показалось, что они ослышались.
— Освободить испанца, — неожиданная улыбка осветила лицо Лигова. — Пошлем его к Дайльтону. Пусть Фердинандо расскажет, что случилось с «Ирокезом».
Капитан неожиданно разразился хохотом, беззаботным, заразительным. К нему присоединились офицеры. Рязанцев сквозь смех произнес:
— Я представляю, какое будет выражение лица у Дайльтона, когда он выслушает Пуэйля!
И снова громкий веселый смех наполнил кабинет контр-адмирала. За окнами, к которым припали густые черно-синие сумерки позднего вечера, тонко шумел ветер с Амура. На рейде он раскачивал суда, и в пустых трюмах «Ирокеза» гулко отдавались удары крутых волн лимана.
На другой день из-под стражи, по просьбе Лигова, был освобожден Лэрри Дэй. Встретившись с капитаном, моряк был так благодарен, что не мог удержать слез.
— Ну, Лэрри, — потряс Лигов за плечо матроса. — Зачем же…
— Вы всегда были добры ко мне, капитан Удача, — дрогнувшим голосом проговорил Дэй. — Выручая меня, вы выручаете и моих ребятишек.
— С первым же судном вы можете покинуть Николаевск и отправиться в Штаты, домой, — сказал Лигов.
— Нет, капитан Удача, — твердо произнес Дэй и, подняв голову, посмотрел прямо в глаза Олега Николаевича: — Каждая встреча с русскими приносит мне счастье. Прошу вас, возьмите меня к себе на службу. Я неплохой резчик. Вы это знаете.