Трагедия закона
Шрифт:
Выступления адвокатов сторон были краткими. Факт правонарушения, полностью подтвержденный в ходе предыдущего разбирательства, сомнений не вызывал. Фосетт попытался напомнить его светлости о том, что тому и так уже было хорошо известно: что его подзащитный выполнял важную работу, связанную с военными нуждами; что в настоящее время все испытывают нервное напряжение, под давлением которого любой может случайно нарушить требования Актов дорожного движения; что поведение его подзащитного, и как человека, и как водителя, было до того дня безупречным. Пока судья обдумывал свое решение, зал ждал в напряженной тишине. Подняв голову, Дерек увидел,
— Джордж Герберт Бартрам, — голос прозвучал более хрипло, чем всегда, — я не могу принять представленной здесь точки зрения, будто правонарушение, в котором вы признали себя виновным, носит чисто технический характер и заслуживает лишь легкого наказания. Напротив, я считаю его очень серьезным. Последствия нарушения вами этого пункта Актов…
Голос продолжал скрипеть. Дереку казалось, что он не замолчит никогда. Барбер словно нарочно распалял себя, повторяя одно и то же и преувеличивая тяжесть преступления. Зная то, что он знал, Дерек воспринимал происходящее как чудовищную пародию на правосудие. Почему никто не встанет и не разоблачит это бессовестное лицемерие? В тот момент он ненавидел Барбера так, как никогда еще никого на свете не ненавидел.
Будь Дерек опытным психологом, а не просто очень молодым и страстно влюбленным человеком, он, быть может, понял бы внутренний смысл безудержной тирады Барбера, ибо не Бартрама тот обличал, а себя. В собственных глазах он сам был обвиняемым, чье преступление осуждал. В порыве самоуничижения он преувеличивал тяжесть проступка и одновременно сознавал, сколь мало наказание, которое он может назначить по закону, по сравнению с тем, которому придется подвергнуться ему самому. Как бы охотно он поменялся местами с человеком, сидевшим сейчас перед ним на скамье подсудимых! Но всего этого Дерек не знал. Единственное, что он понимал, это то, что Барбер творит гротескно чудовищную несправедливость. Что же до подсудимого, то наверняка судью волновало лишь то, что максимум, на что он может осудить того, это штраф в пятьдесят фунтов и три месяца тюремного заключения.
Дерек и Шила встретились на выходе из здания суда. Ее голубые, немного навыкате глаза были сухими, а взгляд остекленевшим — такого он у нее прежде никогда не видел. Бледное лицо имело решительное выражение, а поджатые губы превратились в тонкую твердую линию. Дерек уже успел понять, что его невеста — молодая женщина с весьма решительным характером, но на сей раз вид у нее был настолько гневно-решительным, что его это даже испугало. Она была одна.
— А где твоя мать? — спросил он.
— Она там… с папой. Я не пошла. Его это только еще больше расстроило бы. Потом мама отправится в отель. Мистер Дженкинсон позаботится о ней. Я хочу поговорить с тобой, Дерек. Нет, не здесь. Отведи меня куда-нибудь пообедать.
Дерек попытался объяснить, что на работе ему дали отгул только на один день и он должен возвратиться, но, видя решимость Шилы, понял, что возражать бесполезно. Несмотря на угрозу поставить на карту с таким трудом завоеванную должность, он не мог сейчас оставить ее одну.
В подавленном настроении они пообедали в первом попавшемся на глаза ресторане. Несмотря на заявленное ею желание поговорить с ним, он долго не мог вытянуть из нее ни слова. Лишь покончив с едой, она впервые взглянула на него.
— Дерек, что нам теперь делать? — спросила она тоном скорее вызывающим, чем вопросительным.
— Для нас это ничего не меняет, — в двадцатый раз заверил ее Дерек.
— Для нас! — раздраженно повторила она. — Я думаю не о нас, а о папе.
— Наверное, ему следует подать апелляцию, — сказал Дерек. — Это безобразный приговор. Твоего отца ни в коем случае не должны были отправлять в тюрьму.
Но мысли Шилы приняли иной оборот.
— Почему эта скотина, судья, повел себя таким гадким образом? — воскликнула она. — Теперь каждый будет думать, что папа — настоящий преступник. Послушай, Дерек, ты ведь знаешь его, правда? Не мог бы ты встретиться с ним и объяснить, что он совершил чудовищную ошибку? Расскажи ему, что за человек на самом деле мой отец, убеди его в том, что он должен изменить свое решение и отпустить папу.
— Но, Шила, это невозможно. Так… так просто не делается.
— Не делается! — презрительно повторила она. — Какая разница, делается так или нет? Ведь я, как мне казалось, небезразлична тебе, и я прошу тебя сделать это ради меня.
— Шила, честное слово, не могу!
— Значит, ты не сделаешь этого. Ладно. Я понимаю, что это значит. Легко тебе говорить, что это не имеет никакого значения для нас с тобой, когда ты не желаешь сделать такой малости, чтобы помочь.
С упавшим сердцем Дерек понял, что Шила искренне верит в то, что говорит. Отдавал он себе отчет и в том, что в теперешнем ее состоянии объяснить ей бессмысленность и безнадежность ее предложения невозможно. Мысленно он отчаянно искал аргумент, способный ее убедить, и на свою беду, нашел лишь такой.
— Послушай, Шила, — сказал он, — ты знаешь, что я сделал бы все на свете, чтобы помочь тебе. Если бы разговор с Барбером мог принести хоть какую-то пользу, я бы немедленно поговорил с ним, что бы кто об этом ни думал. Но именно потому, что действительно знаю его, я понимаю, что это бесполезно. Видишь ли… ты даже представить себе не можешь, насколько подло с его стороны было говорить то, что он говорил, и выносить такой бессовестный приговор. Вряд ли кто-нибудь еще в суде, кроме него и меня, знал об этом.
— Господи, о чем ты толкуешь?
— Вот о чем. — И Дерек как мог коротко, но точно рассказал ей, что случилось в ту ночь в Маркхэмптоне. — Разумеется, — заключил он, — я пообещал никому не говорить об этом ни слова и до сих пор молчал, но…
— Не волнуйся, — перебила его Шила. — Я не собираюсь никому ничего пересказывать, если это тебя волнует. Но я очень рада, что ты мне все рассказал. — Она тяжело дышала и выглядела еще более разъяренной и решительной, чем прежде.
— Теперь ты понимаешь, что мои попытки сделать что бы то ни было ни к чему бы не привели?
Шила не ответила. Она резко встала из-за стола и сказала:
— Ну что, пошли?
Дерек предложил посадить ее в такси, но она покачала головой.
— Ты разве не собираешься домой? — удивился он.
— Нет. Но тебя я не задержу. Я знаю, что ты спешишь, вернуться в свою контору.
— А что будешь делать ты?
— Не важно. Если ты не можешь мне помочь, я все сделаю сама. О, Дерек, дорогой, знаю, что это прозвучит ужасно. Мне не хотелось бы быть свиньей по отношению к тебе, но, видимо, то, что следует сделать, должна сделать только я. Нет! — поспешно прервала она его попытку что-то сказать. — Пожалуйста, ни о чем меня не спрашивай. Я еще не знаю, что предприму. Иди и оставь меня одну. Только скажи, что будешь любить меня, что бы ни случилось!