"Трагическая эротика": Образы императорской семьи в годы Первой мировой войны
Шрифт:
И после революции упоминания о предательстве и разврате в царских дворцах находили особенно горячий отклик у широкой политизирующейся аудитории. Ветеран революционного движения П.А. Моисеенко, входивший в состав рабочей делегации, посетившей далекий Персидский фронт в конце марта 1917 года, вспоминал о солдатском большом митинге:
[В ответ] на выкрик из собрания о Гришке Распутине мне пришлось в своей речи охарактеризовать придворную жизнь и разврат, начиная с Елизаветы Петровны и до последнего дня [царизма]. Когда я сказал, что вместо штандарта на Зимнем дворце следовало [бы] водрузить красный фонарь как эмблему дома терпимости, то весь митинг потряс гомерический хохот и овации, в особенности солдаты бисировали 920 .
920
Моисеенко П.А. Воспоминания старого революционера. М., 1966. С. 220.
Интересно,
Слух об «измене императрицы» – измене политической и измене супружеской – не имел серьезных оснований (во всяком случае, не было никаких доказательств, его подтверждающих), но в сложившейся ситуации самые невероятные домыслы становились важнейшими фактами политической жизни. После революции мифы о заговоре и разврате царицы воспринимались как нечто совершенно доказанное, в резолюциях она именовалась «уличенной в измене» 921 .
Антидинастические, антимонархические настроения были направлены в первую очередь против развратной изменницы и предательницы, «царицы-немки», против «этой женщины», которая правит страной. Это представляется необычайно важным – мы можем ощутить здесь патриархальную подоснову массового политического сознания, соединявшего шпиономанию, ксенофобию и женофобию. Пожалуй, ничто другое так не подрывало авторитет власти, как эти слухи об императрице. Даже самые крайние идейные монархисты под влиянием этих слухов превращались в оппозиционеров.
921
Бурджалов В.Э. Вторая русская революция: Восстание в Петрограде. М., 1967. С. 373 – 374; Hasegawa T. The February Revolution: Petrograd, 1917. Seattle; London, 1981. P. 220.
После Февраля именно слухи, связанные с Александрой Федоровной и Распутиным, получили дальнейшее развитие в массовой культуре.
Илл. 24 – 25. Обложка и иллюстрация из брошюры: «Самодержавная» Алиса и распутный Гриша. Пг., 1917
В первые дни революции стихи на смерть Распутина, ходившие ранее по рукам в виде списков, продавались на патриотических аукционах, а вырученные деньги передавались на нужды «борцов за свободу», в фонд обороны России и т.п. 922 Это не могло не привлечь внимание деловых людей – предприимчивых издателей, владельцев киностудий и собственников театров. После переворота персонажи слухов становятся героями популярных бульварных книжек, новых театральных постановок и кинематографических лент, подпольная культура быстро стала важным элементом культуры массовой. «Распутинская» тема всячески разрабатывалась массовой печатью. Появление «грязных брошюр», посвященных описанию сцен «придворной жизни», весьма обеспокоило весной 1917 года многих интеллигентов, в т.ч. и М. Горького, который признавал, что и на Невском, и на рабочих окраинах Петрограда литература такого рода хорошо продавалась 923 .
922
Русское слово. 1917. 4 марта.
923
Новая жизнь. 1917. 27 апреля.
А.Ф. Керенский вспоминал о том же: «В течение первых двух месяцев после падения империи так называемая “желтая пресса” развернула злобную кампанию по дискредитации бывшего царя и его супруги, стремясь возбудить среди рабочих, солдат и обывателей чувство ненависти и мщения. Фантастические и порой совершенно недостойные описания дворцовой жизни стали появляться в различных газетах, даже в тех, которые до последнего дня старого режима являлись “полуофициальным” голосом правительства и извлекали немалую выгоду из своей преданности короне. Либеральная и демократическая пресса в своих критических комментариях по поводу свергнутого монарха избегала духа сенсационности, но и в ней иногда появлялись статьи вполне трезвомыслящих писателей крайне сомнительного свойства» 924 .
924
Kerensky A. Russia and History’s Turning Point. New York, 1965. P. 236.
Илл. 26 – 27.
Действительно, левые и левоцентристские издания уделяли сравнительно мало внимания «распутиниаде» и всевозможным «тайнам императрицы». Для консервативных же и коммерческих изданий публикация такого рода статей была довольно простым способом заработать и одновременно обозначить свой «радикализм», столь востребованный после революции.
Среди правых авторов, разрабатывавших подобную тематику, выделяется Г. Бостунич (Г.В. Шварц, Грегуар ле Нуар), уже цитировавшийся выше. Этот часто упоминаемый и переиздаваемый ныне писатель, получивший впоследствии большую известность благодаря «обличению» масонских и еврейских заговоров, в годы Первой мировой войны создал ряд произведений, которые даже были запрещены царской цензурой, ибо они были сочтены безнравственными. Другие тексты Бостунича того времени отличала крайняя шовинистическая и антигерманская направленность. Одна из его антинемецких пьес также до революции была запрещена к представлению, возможно, это было связано с тем, что главным положительным персонажем в ней был В.М. Пуришкевич, резко противопоставивший себя правительству в конце 1916 года. Текст этот был опубликован только после Февраля 925 .
925
Бостунич Г. В Гибельмании (Политический шарж в одном действии). М., 1917. 16 с.
Илл. 28 – 29. Почтовые открытки, выпущенные после Февральской революции
Во время революции массовая литература, сочетавшая в разных пропорциях германофобию и эротику, оказалась весьма востребованной, особенно в том случае, если к ним добавлялась и антимонархическая составляющая. Бостунич же, представивший в это время себя как жертва «автократизма, самодержавно-полицейского режима, как ржа разъедавшего весь организм великой России», выпустил несколько скандальных антиромановских памфлетов. В рекламных объявлениях указывалось, что автор был занят и написанием новой пьесы «Любовь императрицы (Коронованная предательница): Драма из современной политической жизни».
Это творчество революционного периода не помешало Бостуничу стать впоследствии видным пропагандистом Белого движения. В эмиграции же его антисемитские и антимасонские произведения, в которых он описывал Российскую революцию как результат международного заговора, привлекли внимание нацистов, в конце концов он стал видным офицером войск СС 926 . Интересно отметить постоянную конспирологическую составляющую творчества этого автора, сохранявшуюся в центре его исторических интерпретаций, несмотря на изменение списка главных врагов.
926
О Г. Бостуниче см.: Ганелин Р.Ш. От черносотенства к фашизму // Ad hominem: Памяти Николая Гиренко. М., 2005. С. 243 – 272.
Памфлет Бостунича «Отчего Распутин должен был появиться» сейчас бы назвали сочинением сексопатологически-политологическим 927 . Автор смело признается, что, «отбросив ложный стыд, ложное сострадание, ненужную сентиментальность и ненужное жантильничанье», он смело займется «делами физически мертвого некоронованного царя России Григория Распутина и политически мертвой тиранки Алисы Гессенской и Николая Готторпа, лежащих, но все же пытающихся ужалить ненавистную им Россию». В основе психопатологических отклонений последнего императора Бостунич видит дурную наследственность: «Кто такой Николай? Сын алкоголика (Александра III-го), внук сексуально-ненормального человека (Александра II-го, который, как известно, был лишен одного из шулят), правнук морфиниста (Николая I-го), праправнук явного дегенерата (Павла I-го), и, наконец, если допустить, что Павел был законным сыном Екатерины II, пра-пра-правнук нимфоманки. Такая блестящая восходящая линия может дать, разумеется, только один плод, именно тот, который она дала в лице царя-последыша, царя-кретина, царя-поганыша, как мухомора пышно возросшего на болоте».
927
Бостунич Г. Отчего Распутин должен был появиться (Обоснования психологической неизбежности). Пг., 1917. С. 6 – 16.