Треблинка. Исследования. Воспоминания. Документы
Шрифт:
Когда я прибыл в лагерь № 2, там был только один недостроенный барак, нары недоделаны, а полевая кухня стояла во дворе [310] . Я там встретил много знакомых из Варшавы, которые изменились до неузнавания: черные, опухшие, избитые. Я недолго радовался, что встретился с ними. Новые лица, новые знакомые. Беспрерывные новости, беспрерывная смерть. Я научился смотреть на каждого живого как на труп, которым он станет в ближайшем будущем. Я его оценивал своим взглядом, думал о его весе, кто его потащит в могилу и сколько он при этом получит нагаек. Это ужасно, но это правда. Верите ли вы, что человек, живущий в таких условиях, может еще смеяться или шутить? Можно ко всему привыкнуть [311] .
310
Выделенный курсивом фрагмент отсутствует в англоязычном переводе.
311
Далее в англоязычном варианте начинается 6-я глава.
К наиболее совершенным порядкам относится немецкий порядок – учреждения и служащие, отделы и отделения. А главное, что всюду нужный человек на своем месте. Там, где требуется твердая настойчивость для уничтожения «вредных элементов», находятся большие патриоты, которые это все выполняют. Удивительно, что эти посты занимают люди, которые во время самых больших репрессий уничтожали и убивали людей. Никогда я не замечал в них сочувствия, жалости. Никогда они не переживали за судьбу невинных. Они являются автоматами, которые при нажатии выпускают из себя все что могут. Такие гиены находят большое поле деятельности во время войны и революции. Путь к злу легче и приятнее. Однако сильный и справедливый строй тормозит плохие инстинкты путем воспитания, примера и приказа.
Сумрачные типы прячутся в норах и выполняют свою работу, как кроты. Сегодня все возможно. Чем ты хуже и подлее, тем выше пост займешь. Твой пост зависит от того, сколько ты уничтожил, сколько ты убил. Твои руки, запятнанные кровью беззащитных людей, являются реликвиями, которым они молятся. Ты их не обмывай, а подними высоко вверх – они тебе честь отдадут. Чем грязнее твои руки и совесть, тем выше престол хвалы тебе достанется.
Вторым удивительным свойством немцев является то, что они находят среди других народов, среди самой большой толпы – равных себе по степени беззакония. В еврейских лагерях нужны тоже еврейские палачи, шпионы и поджигатели. Они их и нашли, души, пораженные гангреной, как Мошек из-под Сохачева [312] , Ицек Кобыла из Варшавы, Хаскель – вор из Варшавы и Куба [313] – варшавский альфонс и вор [314] .
312
Сохачев – город в Мазурском воеводстве современной Польши. В 1815–1915 гг. входил в состав Российской империи. На 1939 г. здесь проживали 13,5 тыс. жителей. За годы войны погибли 4 тыс. горожан – вся еврейская община.
313
Куба – заключенный, информатор администрации. Являлся старшим 2-го барака в нижнем лагере. Убит заключенными во время восстания 2 августа 1943 г.
314
Далее в англоязычном варианте начинается 7-я глава.
Новое здание между лагерем № 1 и лагерем № 2, при строительстве которого я работал, возведено было очень быстро. Оказалось, что это 10 новых камер. Эти камеры больше предыдущих: 7x7 метров, около 50 кв. метров. По окончании в них загружали 1 000–1 200 человек в одну камеру. Система камер была коридорной – по пять камер с каждой стороны. В каждой камере было две двери Одни со стороны коридора, через которые впускали жертв, другие – со стороны лагеря, параллельные первым, через которые вытаскивали трупы. Конструкция дверей была той же, что и в предыдущих камерах. Вид со стороны лагеря № 1 был следующий: пять широких бетонированных ступенек, на ступеньках по обеим сторонам были старательно расставлены корзинки с цветами. Коридор был длинный. На крыше со стороны лагеря виднелась шестиконечная Звезда Давида. Здание выглядело как старинный храм. Когда строительство здания было закончено, гауптштурмфюрер сказал своим подчиненным: «Наконец-то еврейское царство готово». Работа над этими камерами длилась пять недель, но это было для нас вечностью. Работа от зари до ночи под нажимом нагайки и прикладов. Один из вахманов, Воронков [315] , избивал нас немилосердно. Ежедневно он убивал несколько рабочих. Наши физические мучения превышали уровень терпения нормальных людей, но еще более страдали мы морально. Ежедневно прибывали новые эшелоны. Им приказывали немедленно раздеваться, затем их вели к трем старым газовым камерам. Дорога туда проходила через мое место работы. Некоторые замечали среди жертв своих детей, жену, семью. Когда кто-нибудь кидался к ним, ведомый болью утраты, его тут же убивали. В этих условиях мы строили камеры смерти для себя и своих братьев. Это продолжалось пять недель. После окончания работы при камерах меня взяли опять в лагерь № 1, где я обустроил парикмахерскую. Перед смертью женщинам состригали волосы, которые тщательно собирались для какой-то цели, но для какой именно – не знаю.
315
Вероятно, имеется в виду Воронков Василий, упоминается А. И. Шнеером в числе служивших здесь вахманов (см. статью в настоящем издании).
Все это время я жил в лагере № 2, из которого меня ежедневно брали на работу в лагерь № 1, т. к. не хватало мастеров. Приходил унтершарфюрер Херманн, ему было около 50 лет, высокий, приятный, понимал нас и сочувствовал. Когда он в первый раз пришел в лагерь № 2 и увидел горы тел погибших от газа, то побледнел, посмотрев перепуганным полным мольбы взглядом. Быстро взял меня, чтобы не смотреть на эту картину. К нам, работникам, он относился очень хорошо. Часто тайком выносил что-нибудь поесть из немецкой кухни. Взгляд его выражал столько доброты, что человек запросто бы выплакался перед ним и пожаловался. Боялся он одного – своих коллег. Никогда с ними не говорил, но в каждом поступке и движении его отражалась благородная душа. При работе в лагере № 1 я видел все: как наших братьев вели в газовые камеры и что ожидало их по пути на смерть [316] . Это был период, в который еще прибывали эшелоны. Когда поезд приезжал, женщин и детей немедленно загоняли в бараки, а мужчин оставляли во дворе. Женщинам и детям приказывали раздеваться. Наивные женщины вынимали полотенца и мыло, ожидая, что пойдут мыться. Палачи требовали порядка, избивали их и мучали. Дети плакали, взрослые стонали и кричали. Ничто не поможет – кнут сильнее. Одних ослабляет, других оживляет [317] . После наведения порядка женщин вели в парикмахерскую и стригли. Тогда они были почти уверены, что пойдут в баню, по другому выходу они направлялись в лагерь № 2, где стояли нагие на сильном морозе, ожидая свою очередь, потому что в камерах не закончилось умерщвление газом предыдущих жертв. Это все происходило зимой, был лютый мороз. Маленькие дети, совсем нагие и босые, были вынуждены стоять под голым небом. Так они стояли часами, ждали очереди. Камеры еще не освобождены. У детей на холоде прикипали стопы к ледяной земле. Они стояли и плакали, замерзали. Вдоль рядов проходили немцы и украинцы, избивали. Наиболее всех лютовал немец Зепп [318] , сильнее всего он издевался над детьми. Когда толкал женщин, а те просили его не напирать, потому что возле них маленькие дети, вырывал у них из рук ребенка и разрывал его пополам, держа за ножки, или головой ударял об стену и бросал убитого. Это не были единичные случаи. На каждом шагу происходили такие трагические сцены.
316
Выделенный курсивом фрагмент отсутствует в англоязычном переводе.
317
Выделенный фрагмент отсутствует в англоязычном варианте.
318
Хиртрайтер Йозеф (1909–1978) – нацистский преступник. В 1932 г. вступил в НСДАП и СА. В 1940 г. присоединился к программе «Т-4», а в 1942 г. – «Операции Рейнхард». В Треблинке с конца августа 1942 г. по октябрь 1943 г. Среди заключенных получил кличку «Зепп» (сокращенное от полного имени). Переведен затем в Собибор, а потом в Триест. В 1946 г. арестован за участие в программе «Т-4», но отпущен из-за недостаточности доказательств. В 1951 г. арестован повторно и приговорен к пожизненному заключению за издевательства над узниками Треблинки. Из-за состояния здоровья освобожден в 1977 г., вскоре умер.
Мужчинам проходилось претерпеть во сто раз худшие мучения, чем женщинам. Они должны были раздеться во дворе, сложить одежду и отнести ее на площадку в кучу с другой одеждой, затем войти в барак, где раздевались женщины, сложить и вынести их одежду. Потом мужчины выстраивались, из них отбирали здоровых, сильных и хорошо сложенных – и начинали мучить. Избивали до крови, стегали нагайкой наиболее изощренным способом. Затем построенные вместе мужчины и женщины, старики и дети на поданный сигнал начинали движение. Они должны были перейти из лагеря № 1 в лагерь № 2, в камеры. На пути стояла будка. В ней сидел кто-то и кричал, чтобы сдавали ценные вещи. Люди надеялись остаться в живых – старались скрыть что могли. Но палачи находили все, если не при жизни, то после смерти. Кто подходил к будке, должен был поднять руки вверх – и так целый «хоровод смерти» проходил в камеры молча, с поднятыми руками. Перед зданием камер стоял еврей, выбранный немцами, так называемый «банщик», который звал всех в «баню», иначе вода остынет. Ирония: так, криками и побоями, вгоняли в камеры. Как я уже отмечал, в камерах было тесно. Люди задыхались от самой толкотни. Мотор еще плохо функционировал в новых камерах: несчастные мучились целыми часами, не погибая. Сам сатана не придумал бы более ужасных мучений. Когда раскрывали камеру, в ней нередко находили еще много полуживых, которых добивали прикладом, пулей или сильным ударом ноги. Часто жертв пускали в камеры на всю ночь и не заводили мотора. Теснота и духота делали свое, убивая большинство в ужасных мучениях, но многие оставались в живых, в основном выживали дети. Они были еще живы после извлечения из камер, но всех добивал револьвер немца. Хуже всего было ожидание в очереди своей ужасной смерти на лютом морозе нагишом. Однако не менее ужасны были камеры [319] . С нескрываемой радостью палачи приветствовали иностранные эшелоны, поскольку сами депортации вызывали за рубежом подобную реакцию. Чтобы избежать подозрений относительно судьбы депортируемых, их вывозили в пассажирских поездах, разрешая брать с собой все необходимое. Эти люди прибывали хорошо одетыми, привозили много с собой продуктов питания и одежды. В поезде осуществляли обслуживание – и был даже вагон-ресторан. У них с собой было много сала, кофе, чая и т. д. [320] И голая правда открывалась перед ними внезапно. Их вытаскивали из вагонов, и все происходило так же, как я описывал. На следующий день от них не оставалось и следа – только одежда, продукты питания и работа, тяжелая работа при погребении трупов [321] . Количество транспортов увеличивалось с каждым днем, поэтому появилось уже 13 газовых камер [322] . Иногда душили газом ежедневно до 20 000 человек. Мы слышали только крики, плач и стон. Люди, оставленные в живых для работ, в дни прибытия эшелонов не ели и все время плакали. Наиболее чувствительные, как правило, из образованных слоев, получали расстройство нервов и кончали самоубийством. Те, кто возвращался в бараки после работы с трупами, еще слыша в голове крики и стоны жертв, вешались. Таких случаев было не менее 15–20 ежедневно. Они не могли выдержать издевательств капо и немцев; они не могли переносить страданий.
319
Выделенные курсивом предложения отсутствуют в англоязычном переводе.
320
Выделенное курсивом предложение отсутствует в англоязычном варианте.
321
Выделенный фрагмент отсутствует в англоязычном переводе.
322
Выделенный фрагмент отсутствует в англоязычном варианте.
Однажды прибыл новый эшелон из Варшавы, некоторые мужчины были направлены в качестве рабочих в лагерь № 2. Я узнал среди них много знакомых, но не все годились для работы [323] , один, по фамилии Кушер, не мог вынести мучений. Он бросился на своего мучителя-немца Маятса – обершарфюрера из лагеря № 2 [324] . Это был палач и бандит. Кушер его ранил. Прибыл гауптштурмфюрер, мастеров отпустили, а всех остальных убили на месте ужасным способом – тупыми предметами.
323
Выделенный фрагмент отсутствует в англоязычном варианте.
324
Вероятно, имеется в виду случай, произошедший 11 сентября 1942 г., когда еврейский узник М. Берлинер напал на Макса Биалу (закончилось его гибелью); возможно, речь идет о попытке нападения на Артура Маттеса. См. альтернативное описание в допросе М. Коритницкого.
Я работал в лесу при обработке дерева. Этот лес находился между первым и вторым лагерем. Через этот лес проходили эшелоны нагих детей, женщин, стариков и мужчин. Молчаливый поход смерти. Были слышны только крики бандитов. Несчастные молчали. Только время от времени мог заплакать какой-то ребенок. Плакал и замолкал. Пальцы бандита хватали худую шейку ребенка и давили в нем последние стоны. Все шли с поднятыми руками, раздетые и беззащитные [325] .
Между 1-м и 2-м лагерем были дома для украинцев. Они всегда были пьяными. Воровали все что удавалось из лагеря и продавали за водку. Немцы у них часто отбирали награбленное. Украинцы, сытые и пьяные, искали еще и других наслаждений. Когда мимо их домов проходили эшелоны нагих женщин, они выбирали среди еврейских девушек наиболее красивых, затаскивали в свои дома и жестоко насиловали. Потом отводили их в камеры смерти. Опозоренные бандитами, они удушались наравне с другими, в тесных камерах. Смерть мучеников. Бывали иногда реакции. Опишу один такой случай. Одна девушка выступила из шеренги. Нагая, она перепрыгнула через забор трехметровой высоты из колючей проволоки и побежала в нашем направлении. Это заметили украинцы и устроили погоню. Первый, который бросился за ней, был близко и поэтому не мог стрелять. Она вырвала из его рук карабин. Было вообще тяжело им стрелять, потому что вокруг стояли «вахы» [326] и легко было кого-либо из них ранить. Все-таки кровь взыграла у преследователей. Прозвучал выстрел, которым был убит украинец. Девушка в беспамятстве боролась с другими. Прогремел второй выстрел и ранил еще одного украинца, ему оторвало руку (по излечении он остался в нашем лагере и оставался в нем до последнего). В конце концов ее поймали, она дорого заплатила за все это. Ее избивали, оплевывали, били, только потом убили. Она была нашей безымянной героиней.
325
Далее в англоязычном варианте начинается 8-я глава.
326
Имеются в виду либо посты, либо сами вахманы.
Прибыл эшелон из Германии. Все происходило шаблонно. При раздевании вышла одна женщина с двумя мальчиками. Она доказывала, что является чистокровной немкой и только по ошибке попала в вагон. Все документы в порядке, оба мальчика не были обрезаны. Женщина красивая, но страх сверкал в ее глазах. Она держала детей при себе, успокаивала и заверяла, что сейчас все выяснится и они вернутся домой к отцу. Она их поцеловала, а сама плакала. Предчувствие, ужасное предчувствие. Немцы приказали ей с детьми выйти из шеренги. Ей кажется, что она спасена. Она успокоилась. Но – о ужас! – решено, что она должна вместе с евреями погибнуть, потому что она слишком многое видела и может рассказать об этом миру. Понятно, что все держалось в большой тайне. Кто перешагнул порог Треблинки – тот должен умереть. И эта женщина с детьми шла вместе с другими на смерть. Дети ее плакали точно так же, как еврейские. В ее глазах виднелось отчаяние. Раса не имеет значения. Перед лицом смерти все равны. Муж ее, наверное, погибнет на фронте. Она погибла в лагере [327] .
327
В англоязычном варианте эти фразы опущены.
Будучи в лагере № 1, я узнал, кем были эти евреи, которые имеют желтые нашивки. Это были люди разных свободных профессий и мастера, оставленные из первых эшелонов, которые построили Треблинку. Они надеялись на свободу, когда все кончится, но судьба распорядилась иначе. Во-первых, было решено, что кто перешагнет порог этого ада, тот должен погибнуть. Нельзя оставлять свидетелей, которые могли бы рассказать всему миру о месте варварских мучений. Во-вторых, один случай отобрал у них шанс и бросил их в объятия смерти [328] . Среди них находились ювелиры, они сортировали драгоценные камни, которых было очень много – целые ящики. Для сортировки и укладывания отвели отдельный барак без специальной охраны. Они пользовались доверием. Если даже они что-нибудь возьмут, так все равно со временем это будет принадлежать немцам. Украинцы в свою очередь при виде золота сходили с ума. Они совсем в этом не разбирались. Достаточно было дать им что-нибудь блестящее, и они были уверены, что это золото. Во время выселения они заходили в каждый дом и требовали золота. Это они делали, не поставив в известность немцев. Понятно, что без насилия не обходилось. Тогда им подсовывали что попало, они все брали. Лица их становились дикими и жадными настолько, что неприятно было на них смотреть. Они прятали награбленное тщательно, чтобы иметь что показать своим семьям в качестве военных трофеев. Некоторые из них были жителями близлежащих сел, другие имели поблизости девчат [329] , которым приносили подарки, часть из этих вещей они меняли на водку, будучи ужасными пьяницами. Когда они заметили, что евреи при золоте работают без контроля, начали их заставлять воровать золото, бриллианты и отдавать им. В случае отказа их бы убили. Ежедневно банда украинцев выносила из лагеря ценности. Заметил это немец. Естественно, всю вину возложили на евреев. Произвели обыск и нашли золото и другие ценности. Они не могли признаться, что делали это под давлением, потому что все равно им ничего не помогло бы. Начались пытки. Закончился золотой сон птицы в клетке о свободе [330] . Сейчас им было хуже, чем другим работникам. После этого случая осталась их половина, раньше их было 150. Оставшиеся в живых страдали от голода, их мучения были необычайными.
328
Данное предложение отсутствует в англоязычном переводе.
329
Действительно, между охранниками лагеря и жителями окрестных деревень шла активная торговля. В одном из польских послевоенных отчетов говорилось: «Недалеко от Треблинки лежит село Вулка-Окронглик. Хозяева из этого села посылали своих жен и дочерей к украинским стражникам, работавшим в лагере, и не скрывали возмущения, если эти женщины приносили слишком мало колечек и других ценностей» (см.: Гросс Я. Т. Золотая жатва. М., 2017. С. 41). См. также статью А. И. Шнеера в настоящем издании.
330
Выделенное курсивом предложение отсутствует в англоязычном переводе.