Трехручный меч

Никитин Юрий Александрович

Я спросил напряженно:

— А вот так удобно?

— Да, — ответил он. — Это почти что в бою.

— Ни хрена, — сказал я и опустил лук. — Это то же самое самоубийство, только с использованием подручных средств. Но я не собираюсь быть подручным, я всегда и везде ручный!

Он смотрел на меня пытливо:

— Но почему бы вам, благородный герой, просто не застрелить меня?

— У самоубийц мясо ядовитое, — брякнул я первое, что пришло в голову. — Порченое. Это все равно что есть интеллигента или демократа. Отравиться можно, а оно мне надо в цвете лет?.. Ты хто? И чего вдруг

такие странные мысли? Ты ведь еще тот лось!

Волк посмотрел на него, на меня, прервал:

— Осмелюсь напомнить, мой лорд, что уже близко к ночлегу. Может быть, я пока насобираю палок?

— Давай, — одобрил я. — А мы пока что с мудрым лосем побеседуем о чем-нибудь более веселом и приятном. Как, к примеру, лучше жарить шашлыки, как готовить отбивные…

Волк исчез, я соскочил с коня, кивнул лосю:

— Мы остановимся здесь на ночлег. Никого не побеспокоим?

Он устало тряхнул головой:

— Лес принадлежит Дуболому. Он не терпит чужих, но не в состоянии следить за всем хозяйством. Так что, если не собираетесь оставаться на годы, ничего не грозит. Вас никто и не заметит.

— Утром тронемся дальше, — пообещал я. — Разделите с нами скромную трапезу?

— Я вегетарианец, — сообщил он угрюмо. — В любом случае благодарю.

— О вегетарианстве как-то догадываюсь, — сказал я. — В моем мешке есть отборный овес. Рогач полагает, что он весьма и даже весьма.

— А Рогача не объем?

— Мы в каждом селе пополняем запасы.

— Тогда принимаю с благодарностью.

Когда волк вынырнул с первыми палками, а он набирает их в пасть по десятку, я уже развел костер из подручных щепочек, оба с гостем расположились у огонька: я сидя, он — возлежа на брюхе, неторопливо жевал овес, разделенный по справедливости с Рогачом. Бросив хворост, волк снова унесся, ворон все еще не появляется, я вытащил хлеб и сыр, решив, что при вегетарианце как-то неловко жарить мясо, предложил:

— Насчет сыра — не знаю, но хлеб хорош, рекомендую…

— Я предпочитаю только сырую пищу, — ответил он кротко. Вздохнул, потупился, проговорил тихо, будто стыдился каждого слова: — Мне это крайне неприятно… вы можете истолковать мое появление в дурном свете, но я в самом деле в отчаянии и временами просто не хочу жить. Этот лес, как я уже сказал, принадлежит Дуболому…

Я вставил:

— Дуболому Мудрому?

Он не заметил провокации или сделал вид, что не заметил, сказал устало:

— Да, он преуспел, его почти можно называть и так. Однако же развитие ума и даже мудрости далеко не всегда идет копыто в копыто с высокой нравственностью. Стыдно признаваться в родстве с таким чудовищем, запятнавшим все самые священные и незыблемые права, но этот бесчестный — мой младший брат…

Я сделал вид, что безмерно удивился:

— Как же так получилось?

Он тяжело вздохнул:

— Наш великий отец, долгие годы мудро и справедливо правивший этим лесом, оставил эти края мне во владение. Младший же брат должен был слушаться меня и почитать как старшего, как правителя. Я правил мудро и справедливо, у меня был богатый двор, жены меня любили, потомство мое радовало наставников успехами и прилежанием… но мой младший брат, постоянно ревновавший

меня к моей силе и могуществу, втайне стремился, увы, не к знаниям и мудрости, а всего лишь к власти!

Я заметил осторожно:

— Как теперь выяснилось, это совсем не мелочь.

— Увы, я это познал на своей шкуре. Однажды он собрался с силами и сумел изгнать меня из моего леса! Он отнял мою лучшую поляну, где я любил возлежать со своими любимыми женами, где я неспешно размышлял о Высоком, докапывался до высоких истин и низких… низин. Увы, именно на той поляне этот… этот… у меня язык не поворачивается назвать его братом, сумел одолеть меня, после чего изгнал навсегда…

Захлопали крылья, ворон сделал круг, заметил лося, сел сперва на ветку, потом слетел, широко растопырив чернющие крылья, на землю. Лось вежливо приветствовал его звучным хлопаньем ушами, даже мотнул головой.

— «Навсегда», — произнес он весомо и несколько напыщенно, — это не всегда навсегда.

Мудрый Глаз повернул голову, печальные глаза взглянули на важную птицу с некоторой надеждой:

— Вы хотите сказать, что есть какая-то надежда?

Я показал втихую ворону кулак, тот увидел, поперхнулся, умолк. Однако с другой стороны появился волк, с грохотом вывалил сухие палки, ворон отпрыгнул, а волк сказал покровительственно:

— Героям свойственно вступаться за обиженных.

Лось посмотрел на него с некоторой растерянностью:

— Героям?

— Ну да, — сказал волк. — Разве не понятно? Герои для того и существуют. Одни работают, другие учатся, третьи лечат, а герои… ну, герои ходят с мечами в недрогнувших руках и льют кровь. Это называется героизмом. Кто прольет крови больше, тот героичнее. Кто убьет других героев, тот считается самым великим героем. Вот перед вами великий герой Гакорд Блистательный, Гакорд Спаситель, Гакорд Освободитель, а также известный еще и под другими именами, некоторые столь ужасны, что их не стоит на ночь… им же видите по его горящим отвагой глазам, что он готов иступиться за справедливость!

Лось посмотрел на меня со смешанным выражением отвращения и надежды:

— Вы в самом деле?..

Я поморщился, даже с такими мышцами я чувствую себя нормальным человеком, которому все по фигу, а не героем прошлых веков, но ворон снова каркнул вместо меня:

— Конечно! Справедливость надо восстанавливать.

Я пробормотал:

— Да, гм… суверенитет… легитимность… но как же насчет невмешательства?

Ворон каркнул с укором:

— Мой лорд! Вы же говорили про какую-то Империю Зла, что постоянно вмешивается, плюя на суверенитеты!.. Ей можно, а вам нельзя?

— Вообще-то, она создала прецедент, — сказал я нехотя, — если ей можно, то и всем можно. Хорошо, я готов в какой-то мере помочь. В некоторой. Но как мы это насчет помощи?

Глава 18

Утром под деревьями еще сумрак, остатки ночи, а верхушки озарило золотом, там запели птицы, в то время как любители поспать благоразумно устроили гнезда пониже, а самые ленивые — вовсе в кустах. Перекусив наскоро, мы все четверо двинулись через лес, а когда прошли где-то с милю, Мудрый Глаз сказал негромко: