Шрифт:
Радий Петрович ПОГОДИН
ТРЕНЬ - БРЕНЬ
История в восьми картинах
с прологом и эпилогом,
но без начала и без конца
ОГЛАВЛЕНИЕ:
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
ПРОЛОГ
КАРТИНА ПЕРВАЯ
КАРТИНА ВТОРАЯ
КАРТИНА ТРЕТЬЯ
КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ
КАРТИНА ПЯТАЯ
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
КАРТИНА ШЕСТАЯ
КАРТИНА СЕДЬМАЯ
КАРТИНА ВОСЬМАЯ
________________________________________________________________
Д Е Й С Т В И Е П Е Р В О Е
Кто
Неизъяснимой синевой?..
А. С. П у ш к и н
ПРОЛОГ
Вышел шут с балалайкой. Улыбка у него такая, что глаз не видно.
– О благородные юные зрители, досточтимые пионеры, отважные защитники мелких животных и лесных насаждений, я приветствую вас!
Я расскажу историю, которая началась неизвестно когда и, наверное, не скоро закончится.
Трень-брень...
Только не торопитесь смеяться... Не торопитесь смеяться... Ха-ха-ха...
КАРТИНА ПЕРВАЯ
Утро было раннее, солнце нежаркое. Ветер нес к самолетным стоянкам осенние листья.
Самолеты решительно набирали скорость. Они красовались силой и, как молодые, удачливые спортсмены, уходили в самое поднебесье.
Двое мальчишек глядели в небо.
Летит самолет. Гудит самолет.
Его отважный ведет пилот.
Тучи как скалы. Тучи как пена.
В тучах засада. В тучах измена.
Сердце поэта, взреви, как мотор...
– Вскрыли и забейся... Забейся и взвейся. Нет... Песня поэта, взреви, как мотор. Нет...
– Зачем же песне реветь? Ну, ты даешь. И сердцу реветь незачем. Оно стучать должно.
– А я еще не могу сразу. Самое главное я всегда дома придумываю.
Мальчишку, который сочинял стихи, звали Бобой. Второго - Тимошей. Ростом они были одинаковые. Отличались они друг от друга весом. Боба был как будто пустотелый. Тимоша - как будто литой. И как ни крутись, но именно эти качества больше всего отражаются на характере.
Мимо мальчишек проходили прилетевшие пассажиры. Южные пассажиры шли с цветами. От них пахло солнцем и морем. Северные пассажиры распахивали шубы и полушубки. От них тянуло взопревшей кожей, усталостью и табаком.
Пассажиры проносили мимо мальчишек свой разговоры.
– Скажите, пожалуйста, где багаж выдают?
– Я все свое ношу с собой! Прилетел, слава богу. В самолете слова сказать не с кем. У всех рожи постные, как у архангелов. А на земле... Эй ты, индюк! Нахал! Петух в компоте!.. А на земле я любому слово скажу. Земля - матушка.
– Вам куда?
– Ему в крематорий.
Вышел шут с балалайкой. Одежда на нем пилотская - темно-синяя, с золотыми шевронами.
Трень-брень...
– Я пришел извиниться. Физики-атомщики, герои великих строек, суровые юноши и прекрасные девушки с геологическими наклонностями, а также морские волки, летчики-испытатели, десятиклассники, сомлевшие от сомнений, сегодня не прилетели. Сегодня их рейсы проходят мимо нашего с вами театра. Нынче театром владею я и, уж простите великодушно, созываю только таких людей, которые пригодятся мне для рассказа.
Еще раз прошу прощения.
Трень-брень...
– Простите, где багаж выдают? Мы подарим вам чайную розу.
– Не выношу чайные розы и уличные знакомства.
– Иван Селизарович, Иван Селизарович, вы меня неправильно поняли по телефону. Иван Селизарович, это была скромная шутка с моей стороны.
– Шути, голубчик, но шути осторожно. В основном шути с подчиненными. У них чувство юмора есть осознанная необходимость.
– Простите, где багаж выдают?
– Да отвяжитесь вы, я вам не Горсправка.
Пассажиры спешили к транспорту. Вежливые, терпеливые автобусы приседали от пятаков и двугривенных. Мордастые таксомоторы скликали попутчиков, чтобы в один конец да за двойные деньги.
Боба поднял с асфальта красный кленовый лист, поплевал на него и пришлепнул к столбу, крашенному в алюминий.
– Тимоша, скажи, что на свете самое красивое? Могу биться - не знаешь.
– Чего не знать! Что мне нравится, то и красивое.
– Ослам колючки нравятся.
– Не возникай. Насчет ослов в зуб дам.
– Дай в этот, он у меня молочный.
– Боба оттянул пальцем нижнюю губу.
– Юмор не понимаешь.
– Он сплюнул и сообщил с таким видом, словно сделал подарок: - Самое красивое - ракеты, самолеты и автомобили. Скорость, помноженная на гармонию линий.
– Скорость, помноженная на что?
– На гармонию линий.
– На что?
Боба вздохнул грустно. Так грустно, чтобы всем стало совершенно понятно, как ему жалко товарища.
Самолеты громыхали, словно не слышали этого разговора. Словно им все равно было, хвалят их или ругают.
– Чего не понимаешь, тем не обладаешь, - сказал Боба.
Тимоша насупился.
– Ну, ты даешь! Ну, я пошел. А то черви сдохнут.
– Он поднес к глазам стеклянную трехлитровую банку с веревочной ручкой.
– Не сдохнут. Они живучие. Вчера ушли, а здесь самолет чуть не обвалился. Смотри, рыжая прилетела.
– Тише ты, может, она иностранка.
Мимо мальчишек прошла девчонка. Солнце запалило на ее голове рыжий осенний огонь. На девчонке была шуба из нерпы, ярко-красные брюки, темно-красный пушистый свитер. В одной руке нерпичий портфель, и к нему привязана нерпичья шапка. Изогнувшись стручком, девчонка волокла тяжеленный рюкзак.
В небольшом отдалении от мальчишек девчонка остановилась, постояла секунду-другую, покрутила головой, высматривая кого-то в толпе, и угрюмо уселась на свой мешок.