Трень - брень
Шрифт:
– Не этот!
– вскочила старуха Маша.
– Я тебе велела не этот играть. Другой!
– Она хрипло и фальшиво запела: - Ум-па-па, ум-па. Ля-ля-ля-ля, тру-ля-ля... Понял?
За окном заиграли другой вальс.
– Когда хочешь, тогда можешь, - сказала старуха Маша.
Ольгина бабушка упрекнула ее:
– И вообще, Маша, нечуткая ты. При рыжем нельзя о рыжем разговаривать. Нетактично. Своего Аркашку на рояле учишь, а у самой тактичности нет. Даже когда в трамвае один рыжий сидит и вошел второй, он никогда
– Это ихнее дело, - заявила Маша.
– Господь с ними, я их не осуждаю. А Ольга - она же своя. Она на меня не обидится. Морковочка.
– Старуха поцеловала Ольгу и объяснила: - Я твою бабку о Марфе спрашиваю, чтобы она биографию вспомнила.
– Маша повернулась к бабушке.
– От родственников отказывается. Какая безродная. Может быть, тебя в капусте нашли? Мне мораль читаешь, а сама от своих открещиваешься. Я вот от родственников не откажусь. Будь он хоть вором. Я его заклеймлю, в лицо ему плюну, а отказаться - не откажусь.
– Не было у меня рыжих родственников, - с угрозой в голосе сказала бабушка.
Дворничиха прошептала Ольге:
– Не обращай внимания. Они, сколько я их помню, все время спорят.
– Если еще хоть слово про рыжую Марфу, я улечу обратно на Север, прошептала Ольга.
– Что ты, милая.
За окном печально и ломко затренькала балалайка.
– Шурик страдает, - сказала Клаша.
– Любовь, - улыбнулась Даша.
– Непутевый - везде непутевый. Даже продавщица - тьфу!
– и та на него не смотрит.
– Старуха Маша пожевала пирог, возмущенно сверкнула на бабушку глазами.
– А я говорю, рыжая Марфа твоя родственница. Она кривого Матвея дочка. А кривой Матвей и твой дед - братья двоюродные.
– А я говорю, не было у меня рыжих родственников. Матвей был каштановый.
– Нет, рыжий.
– А я говорю - каштановый. Не было у меня рыжих родственников и не будет.
Ольга вскочила из-за стола. Стул в накрахмаленном белом халате упал. Ольга спросила тихо:
– А я?
– Что ты? Ты сиди, ешь пирог.
– А я разве тебе не родственница?
– крикнула Ольга, оттолкнула ногой упавший стул и выбежала из комнаты. Громко хлопнула лестничная дверь. Звонок над ней звякнул от неожиданности. Умолкла балалайка. Аркашкин вальс громыхнул нелепым аккордом и затих.
– Ишь ты, - сказала старуха Маша.
– Вся в рыжую Марфу. У тебя, Клаша, еще деверь был рыжий, Варфоломей.
– Не было деверя!
– тихо и угрожающе прошептала бабушка.
– Как же не было?
– Не было!..
– Был!
Старая дворничиха взяла в зубы нож. Зарычала. И Маша, и Клаша примолкли в испуге. И Маша, и Клаша спросили:
– Что с тобой, Даша? Ты, никак, спятила?
КАРТИНА ПЯТАЯ
На дворе опавшие листья. Их намело с улицы. Они колышутся и тоненько звенят. Ветер обшаривает углы и подвалы, торопит засыпающие деревья.
Воробьи
Ольга выбежала из парадной. Воробьи разлетелись, как брызги. Со второго этажа во двор спрыгнул Аркашка, схватил Ольгу за руку и потащил ее за каменный цоколь вазы.
– Прячься, бабушки мчатся!
Ольга сжалась в комок. Аркашка развалился на скамейке, задрал ногу на ногу и принялся спокойно свистеть песни.
Старухи высыпали из парадной - Маша за Клашей, Даша за Машей.
– И не отказывайся. Твой деверь Варфоломей был форменный рыжий.
– Нет, каштановый... Ольга!
– позвала бабушка.
– Ольга!
– Форменный рыжий. Его так и дразнили: Красный Варфоломей. Его кулаки вилами закололи, когда он по продразверстке ходил.
– Каштановый!
– Рыжий!
Дворничиха схватила метлу. Крикнула:
– Хватит!
– А я говорю - рыжий.
– А я говорю - каштановый.
– А я говорю - хватит!
Аркашка соскочил со скамейки, встал между старухами.
– Оттаскайте меня за уши. Кто желает? Ну, оттаскайте меня за уши.
Старухи опешили.
– Ольгу не видел?
– спросила бабушка.
– На улицу побежала.
– Она тебе ничего не говорила?
– Сейчас вспомню. Ага, сказала, что больше не вернется, больше к вам не придет, потому что утопится.
– Что?
– Утопится.
Ольгина бабушка закачалась.
– И ты ее не схватил, не остановил за руку?
– Я не успел. А потом, для чего? Одной рыжей меньше.
– Ох ты... Ох ты...
– сказала Ольгина бабушка и, как слепая, стала шарить рукой, куда бы ей сесть.
– Уши оторвать тебе мало. Гений сырой!
Аркашка подставил ей ухо.
– Рвите, отрывайте. Я их вазелином смазал. Теперь не ухватите.
Старухи посадили Ольгину бабушку на скамейку. Маша напустилась на внука:
– Я тебе что велела? Я тебе велела вальс играть.
– Оттаскай меня за уши.
Старуха попыталась это сделать, но скользкие Аркашкины уши тут же выскользнули из ее пальцев.
– Рвите! Отрывайте!
– крикнул Аркашка.
– Что, не можете?
Воробьи на дереве тихо сидели. Они не понимали, что происходит, потому что такого во дворе никогда не бывало. Еще никто не отказывался Аркашке уши нарвать.
– Оленька, - всхлипывала Ольгина бабушка.
Дворничиха ее утешала:
– Ну, не рыдай, Клаша. Ну, не рыдай. Не такая она дурочка, чтобы с жизнью попрощаться.
– Оленька и пирогов не покушала.
– В милицию заявить нужно, - сказала старуха Маша.
– Непременно. Ее по цвету разыщут... Ты мой вазелин взял?
– спросила она Аркашку.
– Тебе кто велел?
Аркашка снова подставил ухо.
– Тьфу ты, бес. Ну ладно, я найду к тебе другой ключ. Басовый. Я тебе что велела?