Трень - брень
Шрифт:
– Аркадия усадили, - сказала бабушка. Быстро все поправила на столе: тарелки, вилки, рюмки. Смахнула несуществующую пыль с вещей. Довольно оглядела комнату.
– Сейчас Маша придет. Ты с ней о чем-нибудь научном поговори.
В коридоре звякнул звонок и залился долгим рассыпчатым звоном. Бабушка бросилась открывать. Из коридора послышался ее голос:
– Заходи, подруга.
– Захожу, подруга, захожу. Расстроилась я, - ответил ей другой голос, напористый и горячий.
– Каждый день приступ. У меня от расстройства печень распухла.
Ольга
В комнату вошли бабушка и высокая седая старуха.
– Аркадий не по годам развивается. Я чуть в обморок не упала. Приходит и заявляет: "Бабушка, я чувствую, мне влюбиться пора".
Ольга перестала крутить обруч, поймала его рукой.
– Рано ему, - подтвердила бабушка.
– А ты ему что?
– Я его за ухо - и за рояль. Я ему строго. Про любовь пусть спрашивает, когда делу выучится.
– Старуха Маша, даже не глянув на Ольгу, прошла к окну, высунула голову и закричала: - Нюансы! Где нюансы? Нюансы давай!
За окном снова заиграли. Старуха вернулась к столу. Уставилась на Ольгу.
– Ребятишки сейчас в развитие пошли. До чего головастые, до чего рослые!
– сказала Ольгина бабушка.
– Особенно мой Аркадий.
– Старуха Маша подошла к Ольге, пошлепала ее по щеке: - Подосиновичек. Морковочка. Ну какая славная. Первый раз вижу, чтобы рыженькая - и такая славная. Даже веснушек нету.
Ольга сердито пустила обруч, подняла его, крутящийся, на грудь.
– В отца?
– спросила старуха Маша.
Ольгина бабушка тяжело вздохнула:
– А то в кого же. Я дочке своей говорила, предупреждала...
– И вовсе я не в отца, - сказала Ольга.
– У него цвет совсем другой. У него желтый оттенок, а у меня красный. Я сама в себя.
– В себя не бывает, - резонно заметила старуха Маша.
– Все на кого-нибудь похожие. Значит, у вас в роду кто-то красный был. Цвет до седьмого колена передается.
– В моем роду красных не было, - заявила бабушка.
Старуха Маша принялась бесцеремонно разглядывать Ольгу.
– Перестань крутить хупалку, когда на тебя взрослые смотрят. Несерьезная вещь. Я своему Аркадию не разрешаю.
– Это почему же несерьезная?
– спросила Ольгина бабушка уязвленно. Я ее в магазине купила. От нее талия развивается. Она гибкость дает.
– Ни к чему с таких лет талию развивать. Она у тебя еще не влюбляется? Ну вот, разовьет талию и влюбится. Прямо хватай за рыжие космы и сажай дело делать, без разговоров.
– Старуха Маша бросилась к окну и закричала на весь двор.
– Пьяно! Там пьяно написано! Пьяно играй! Послушала и добавила грозно: - Я из тебя дурацкие интересы повытрясу.
За окном заиграли тише.
– Ты, Маша, садись, - предложила Ольгина бабушка.
Маша села к столу, осмотрела закуски и, вдруг повернувшись к Ольге, сказала:
– В кого же она такая? Она мне кого-то напоминает.
Ольгина бабушка подвинула подруге тарелку с пирогами.
– Ты, Маша, успокойся.
Старуха взяла кусок пирога и положила его обратно.
– Перестань кружить свою хупалку... Слушай, Клаша, а почему она у тебя в волосатом свитере ходит?
– В свитере удобно, - ответила Ольга.
– И красиво.
Старуху Машу этот ответ не устроил. Она проворчала:
– Красота хороша с хлебом, хлеб - с маслом, а девочка должна ходить в платье, как мы ходили. А то обтянутся, как неприкрытые обезьяны. Ну, насчет брюк я сейчас не возражаю.
– Старуха Маша наклонилась к Ольгиной бабушке и что-то долго шептала ей на ухо. Обе согласно и скорбно кивали головами, вздыхали и бормотали: "Да, да. Боже мой. Это ужас..." Потом, когда они нашептались, Маша откинула голову и сказала задумчиво: - Так что, подруга, против брюк я не возражаю. А вот всякие свитера...
Ольга перестала крутить обруч; он упал на пол, очертил Ольгу ярким оранжевым кругом.
– Мой папа говорит, что всякий культурный человек должен прежде всего уважать чужие вкусы. А свитер мне мама вязала.
Маша снова взяла кусок пирога и опять положила его на блюдо.
– Смотри, как со взрослыми разговаривает. Ты потакай ее вкусам, она тебе еще не то скажет.
Бабушка мигнула Ольге и рукой махнула, чтобы Ольга не спорила.
– Маша, ты пирога попробуй.
– Отбери у них внучку. А то тебе жить не для чего, только пыль с сундуков стирать. Отбери, я тебе ее воспитывать помогу, чтобы никакой пошлости.
– Маша что-то хотела добавить, но снова взорвалась: - Акценты! Где у тебя акценты? Ты о чем думаешь? Переиграй.
Пока Маша кричала на своего Аркашку, в коридоре снова раздался звонок. Бабушка открыла и вернулась в комнату с новой гостьей дворничихой тетей Дашей.
– А ну-ка, скажи, что ты там думаешь?
– требовала старуха Маша в окно.
– Он думает, когда же ты перестанешь кричать, - сказала ей дворничиха.
– И все жильцы в доме об этом думают.
Маша обернулась.
– Брось. Бабушки не кричат - воспитывают, - проворчала она и снова высунулась в окно: - В этом месте легата! Ты что, не видишь легату? Ты мне перестань о постороннем мечтать!
Дворничиха улыбнулась Ольге, кивнула на распаленную Машу:
– Ее батька тележного скрипа боялся. Ей самой слон на ухо наступил. В молодости ей даже на демонстрациях петь запрещали. А теперь, смотри-ка, слова какие употребляет - легата, нюансы.
– Кто запрещал-то?
– обернулась старуха Маша.
– Я вас всех забивала в голосе.
– Она запела на несусветный мотив: - "Наш паровоз летит вперед..." Вашего чириканья со мной рядом и не слышно было. Потому и запрещали. Из зависти. Кто лучше всех речи произносил? Как выйду, бывало, как грохну: "Товарищи! Мировая буржуазия хочет задушить нашу пролетарскую индивидуальность, навязать нам свою ханжескую, насквозь прогнившую мораль. Долой мещанские предрассудки!" Пальцы мягче!
– закричала она в окно.