Шрифт:
Пролог:
Капитан, капитан, улыбнитесь… [1]
Почему футбол в России – ногомяч?
Почему он не стал вторым Мацуевым?
Почему вообще все?!
Если сидишь в «обезьяннике» где-то на северо-западе Москвы, лучше вопросов не найти. Обстановка располагает.
Казенно-зеленые стены. То ли лавка, то ли нары, решетка напротив. Край доски, гладко отполированной такими же, как он, больно врезается в ноги. Сидеть неудобно, но вопросов о комфорте здесь никто и не задает…Да к черту.
1
В названии глав использованы строки из песен «Жил отважный капитан», слова – В. Лебедев-Кумач, «Трус не играет в хоккей», слова – С. Гребенников и Н. Добронравов, «Надежда», слова – Н. Добронравов, а так же цитата из романа «Остров сокровищ» Р.Л. Стивенсона (перевод Н. Чуковского).
Доигрался. Вчистую доигрался, везде. Глупо как все получилось… Встал на трассе, как маленький обиженный мальчик, закрылся от всех. Гаишники в стекла колотят, а он сидит и не слышит. В ушах до сих пор слова Петровича:
– Прощального матча не будет. Для кого играть собрался, Юра? Для уборщиков, что ли? Никто не придет. Понимаешь?
Он тогда кивнул… Да-да, все понял, конечно. Президент «Спартака» все очень доходчиво объяснил.
– Дисквалификация всего на год, не страшно. Отдохнешь, вернешься… Ну?
Ну, ну… Кивнул, ушел, сел в машину и уехал.
Смотрел и смотрел на родной стадион «Открытие», пока тот в зеркалах не пропал. И внутри что-то копилось, сжималось…и рвануло там, на трассе. Потому и встал. Ни вперед, ни назад. Ему сигналили из скопившихся сзади машин, материли… наверное.
А он продолжал сидеть, его словно выключило. Вот красную и выписали, без предупредительного «горчичника».
Когда в отделение привезли, сразу понял: узнали. За спиной слышалось: «Столешников, Столешников, я бы на его месте…» Чего ты бы на моем месте?! Ты бы, прежде чем говорить, на него попал. Ладно хоть оставили в покое, одного. Со своими мыслями.
Почему вообще? Да все просто.
Мамы не стало.
Его мамы не стало. А ему восемь. Вокруг лето, первые каникулы школьные, а ее нет. И никому нет дела до его беды, когда, в то же самое лето, не стало целой страны. В школу пошел еще в Союзе, даже октябренком стал, книжки какие-то в актовом зале вручали вместе со звездочкой. Ему Пушкина дали, тоненькую книжицу, мама улыбалась. Открыла…
Буря мглою небо кроет,Вихри снежные крутя;То, как зверь, она завоет,То заплачет, как дитя…Столешников не плакал, когда его мамы не стало: слишком неожиданно это случилось. Соседи, родственники зеркала занавешивали, какие-то бабульки вокруг него суетились… «Ты бы поплакал, сынок, не держал внутри». Он удрал от них во двор. Сел на бордюр, вздохнул. Все пытался осознать: как же ему теперь, когда мамы нет?
Именно тогда он увидел отца в первый раз…
– Меня Валерий зовут. А ты, значит… Юра?
Да, Юра. Юра Столешников. Солнце било прямо в глаза, он щурился и лица отца почти не видел. Тот чуть сдвинулся,
И чем он, Юрка, интересуется. Спорт?
– Фортепьяно.
Мама мечтала, что он будет играть, ей нравилось, какой тут спорт? В спорте травмы, а ему пальцы беречь надо. А отец вдруг, раз, и футбол. А за кого Юра болел? Да ни за кого, он футбол в прошлом году даже не смотрел, так, чуть-чуть. И тут вопрос: за кого болеешь?…
– За «Спартак». Мы с тобой – за «Спартак», понял?
«Спартак»? Значит, «Спартак».
И впервые за этот долгий и страшный день Юрка почувствовал, что он не один.
Потому и стал играть в футбол, вместо фортепьяно, вот вам и почему.
А вторым Мацуевым он бы и не стал. Не тот характер. Вместо этого Столешников стал капитаном… был капитаном. Сборной.
И вот из-за него-то, бывшего капитана, в стране у нас не футбол, а ногомяч.
…Краснодар ревел, свистел, молился, матерился, кричал тремя десятками тысяч голосов. Стадион? Нет, не стадион. Что-то живое и даже страшное. Тысячи глаз, направленных на яркий газон, на летающий мяч, на каждого из игроков сборной, на капитанскую повязку, такую невесомую и такую тяжелую.
Восемьдесят шестая минута. Полтора часа на ногах, на адреналине, не чуя боли в мышцах, наплевав на все. Майка давно мокрая, никакие новые технологии волокна ее не спасают. Пот везде, даже бутсы промокли, пыль на них постоянно размывается. Пот не капает, бежит, хоть руки мой.
Румыны забили один мяч. Счет на табло режет глаза. Трибуны ревут, кажется, вот-вот дотянутся сюда руками, злые, слившиеся в одно распаренное красное лицо. Наплевать! Они – сборная, они играют!
Капитан, капитан, улыбнитесь…А ведь почти получилось тогда. Почти…
Мяч сам подарком лег под ноги. С центра, рывком, вперед. Желто-красное пятно впереди движется медленно, ему это пятно обыграть как два пальца…
Простым финтом обманул как пацана, и дальше. Желто-красное набегает слева, а мы тебя вот так! Крутанулся? Ноги не запутались?! Это дриблинг, сынок!
Капитан, капитан…Трибуны орут. Сердце не слышно, сердце в норме, пот сам улетает от скорости, оставляя за спиной блестящий шлейф.
Ворота прямо перед ним, четкие, как в стоп-кадре. Немного осталось. Вперед, Юра! Трибуны замирают. Желто-красный, как цыпленок, румын сбивает грубо, так обычно дрова колют.
Ведь улыбка – это флаг корабля…Больно? Терпи, Юра, встань, отряхнись. Судья? Судья?!
Фу… выдыхай, стадион. Пенальти, пенальти!!!
И…
– Что это было?! Что это, черт возьми, было, Юра?!
Мяч все летел, летел, легкий такой мяч, даже почти не подкрученный. Да и что там за вратарь? Не Канн, не Джиджи, не Шмейхель, запомнившийся Столешникову своей игрой на Евро в девяносто втором – это было его, Столешникова, первое футбольное лето. Какой-то, мать его, просто румын!!!