Трещина в могильной плите
Шрифт:
– Еще поквитаемся с тобой, Эдди.
Выстрел. Марти упал на пол и залил его черной кровью. Совсем прозаично – взял и откинулся. И даже штаны намокли от неожиданности. Эду стало очень смешно.
«Я бы хотел умереть в Теллурайде. Когда-нибудь я заработаю кучу денег. И мы уедем туда. Ты согласен, Эдди?»
Такие бредни отец выдавал, будучи пьяным. Эдди качал головой. Нет, он не был согласен.
Эдд сорвался с места, пытаясь сбежать. Он пытался что-то сказать, но вместо этого издал только странный нечленораздельный звук. У него потемнело в глазах, он упал, но ему еще долго казалось, что он падает в бесконечную тьму. Где-то в глубине души он надеялся, что это все кошмарный сон, и он совсем скоро проснется.
***
Кребинник трогает меня за плечо. Будто бы щупает труп, твою мать. Поворачиваюсь на него и удивленно смотрю.
– Ты заснул.
– Я и не предполагал, что ты скажешь сегодня хоть что-нибудь, – сухо заявляю я. Кребинник, сволочь такая, улыбается.
– Признаю, бываю неразговорчив, но это только оттого, что все вокруг здесь насквозь тупые. Понимаешь, да? Или ты из этих же?
Я хрюкаю от веселья.
– Ну-ну! Помнишь старуху, что месяц назад увезли?
– А то. Помню, ну?
– Вот в чем дело, – начинаю я, – я был знаком с ней последний месяц ее проживания. Она была на редкость глупой, честное слово, и поэтому мне нравилось играть с ней в шахматы. Видел бы ты ее огорченный вид, когда она не могла сделать ход ладьей, не перепутав ее с ферзем. Только ради этого стоило играть часами, знаешь? Мы вот так месяц поиграли, и бабки не стало.
Кребинник подозрительно на меня косился. Я, тем временем, продолжал:
– С Грибком, в общем и целом, произошла та же история. Он целыми днями искал себе партнера для игр. И вот ему на глаза попался я, мы начали играть. Я еще никого не видел, кто… Ну, мог бы хуже. Хуже – невозможно… И, как ты понимаешь, Грибок тоже откинулся – ровно через месяц.
– Это все кондиционеры, – подытожил Кребинник.
– Какие еще кондиционеры?
– Ну, я тоже с ним сидел. Сидел трижды за одним столом. Он чавкал хуже свиньи и не мог дотянуться салфеткой до рта, но до последнего строил из себя некоторую уважаемую персону. Когда он уронил стакан по пути, и тот разбился, Грибочек сделал вид, словно ничего не произошло и ушел…
– Так что за кондиционеры?
– Сначала кондиционеры, потом фильтры для воды. Что то такое. Грибок всю жизнь их устанавливал, и вот оказался здесь. Старый пройдоха нес чепуху про большую компанию. Он всем здесь уши прожужжал по поводу того, как правильно следует распределять свой капитал. У нас тут есть один коммунист, ко всему вдобавок… Когда эти двое спорили, можно было рвать живот от смеха.
– Мне и так смешно.
Повисла пауза. На сцене все еще никого не было.
– Была у меня история. Вот вспомнил. – Неожиданно добавил Кребинник.
– Про что?
– Про старушку, разумеется. Мертвую.
– Ну, начинай!
Мы закатились в очередной раз; я потер лоб и уставился на Кребинника в ожидании истории. Тот уселся более деловито и пустился:
– До того, как ты здесь появился, буквально за год до этого, в твоей комнате жила старушка по фамилии Селло. Она была древнее меня на пятнадцать лет, и, более того, мы с ней были знакомы, потому что когда-то жили по соседству. Она меня тогда недолюбливала, а здесь дошло до того, что она ополчилась против меня по полной программе и надоумила всех, что я возомнил себя Наполеоном. Первое время я терпел, потом понял, что пора действовать.
– Так!
– Ну, однажды у старушки немного поехала крыша. Она сказала «Звездопад» и легла на пол, закрыв глаза. Потом ее полчаса откачивали.
– Так!
– Вот так. И я решил проверить метод звездопада уже на следующий день, прошептав ей с утра на ухо «звездопад». Видел бы ты ее истерику. И я делал так каждое утро. Потом решил, что моего дела недостаточно, и начал предупреждать ее о звездопаде часа за два до сна в комнате отдыха. И знаешь, что? Она не выдержала двух недель. После двадцатого «звездопада» ее сердце перестало работать.
Я в ужасе отпрянул от Кребинника и молча уставился на сцену, стараясь не думать об услышанном. Старики – один другого хуже.
На сцене снова блондинка. Говорит что-то про любовь и милосердие, да так, что у старичков наворачиваются слезы на глазах. Пакостно.
Пару минут отхожу от такого неожиданного сна. Со мной еще не было такого – чтобы я заснул во время представления. Интересно, заметил ли кто-то?
Ноги болят. Видимо, затекли. Не знаю, сколько я проспал, но никаких перемен в настроении присутствующих старух нет, а, следовательно, ничего волнительного и не произошло.
Блондинка заканчивает говорить и вновь получает проклятые аплодисменты. Уши сворачиваются в трубочку, когда слышу нестройные хлопки. Они там совсем ничего не соображают или притворяются?
Кребинник поднимается. Я тоже. За нами – старики, заметно помолодевшие, но такие же тупоголовые. Встаем, двигаемся. Расходимся в разные стороны и недовольно ворчим.
«Куда теперь?» – интересуется у меня Кребинник. Игнорирую его вопрос. Сам не знаю, почему. Лень отвечать что-либо. Это все напоминает неожиданное представление в школе, когда счастливых детей забирают с уроков и ведут в актовый зал. Казалось бы, представление – ерунда полнейшая, но ритм дня уже нарушен, какие-то уроки пропущены вовсе. Этого вполне достаточно, чтобы как-то отвлечься от скучной ежедневной скукоты.
Вспоминаю этот сон.
Собственно, поверить в это очень сложно. Однако, всему есть свое объяснение. Например, интервью Эда для новостей, где он рассказал, что отец, угрожая револьвером, заставил парня начинять сэндвичи ядом. Все поверили, потому что его отец был ужасный алкоголик со стажем. Все знали, как он колотит своего сына без веской на то причины. Тогда одна из их местных газет даже на первой полосе разместила душераздирающие подробности истории:
ДЕНЬ ГОРОДА ОБЕРНУЛСЯ ТРАГЕДИЕЙ ДЛЯ СЕМЕЙ
ТРЭМСВИЛЛ
«Пекарь года» отравил покупателей на празднике
Некоторые уверяли, что в этом замешаны демоны.
Мне мало что ясно.
И вот я уже полчаса лежу в своей койке, накрывшись одеялом по самое горло. Чувствую себя отвратительно. Очень хочется спать, но так поступить я не могу: вот-вот придет какая-нибудь студентка пообщаться. Так они это называют. «Общение».
За окном наконец-то появился тусклый свет. Тонкие лучики падают на идеально белое покрывало, согревают мои ноги. Пока я разглядываю их контур, слышу снаружи стук маленьких, совсем детских туфель. Не ошибаюсь; кто-то направляется прямо ко мне. Топот усиливается, но постепенно замедляется у моей двери.