Трещина
Шрифт:
Вдруг Николай стремительно опустился на четвереньки.
– Что такое? – спросил Борис.
– След! – ответил Николай.
– Где? Я ничего не вижу.
– Вот! Здесь трава примята. И здесь. Видите?
Борис с сомнением покачал головой:
– Может быть, это медвежьи следы или еще чьи-нибудь?
– Нет, медвежий след мы уже четырежды пересекали. Это след человека, – уверенно произнес Николай.
– Вот как?
– След вчерашний, – продолжал Николай. – Видите, трава успела подняться? Более того, человек был в обуви, значит, дикари исключаются. Остается Лепешкин.
– Либо
– Либо Мухин, – кивнул Николай. – В любом случае нам нужно идти по следу.
В течение получаса следопыты двигались на юго-запад, стараясь не потерять с таким трудом найденный след. Но вот впереди послышался слабый стон.
– Слышишь? – прошептал Борис. – Кто-то стонет.
Николай кивнул и молча направился вперед. Через несколько шагов обоим спутникам представилась жуткая картина.
В луже крови лежал Лепешкин и стонал. Одежда на нем была вся изодрана, тело покрыто ссадинами и ранами, правая рука неестественно вывернута, что говорило о переломе, голова пробита, лицо перепачкано грязью и запекшейся кровью.
Николай бросился к бухгалтеру.
– Что с вами, Лепешкин?
Лепешкин приоткрыл глаза и долго смотрел на людей.
– Это… вы, – прошептал он чуть слышно. – Я умираю. Они… убили меня. Помогите мне…
– Что мы можем сделать? Говорите! – заорал Николай, потрясенный увиденным.
– Оставь его, – шепнул ему на ухо Борис. – Он не жилец.
– Мы должны ему помочь, – твердо сказал Николай, глядя в лицо Борису.
– Да не шуми ты… – Борис смотрел на Лепешкина. А у того из глаз текли слезы.
– Спасите меня… – еле слышно проговорил он. – Я хочу жить…
– Надо отнести его в лагерь, – сказал Николай. – Только там мы сможем оказать ему помощь.
Борис с сомнением покачал головой:
– Вряд ли мы ему поможем.
– Не оставляйте меня, – взмолился Лепешкин, – я… я вам заплачу, много заплачу… у меня есть…
Борис изумленно поднял брови:
– Да? И в какой же, интересно, валюте? Керенками или царскими червонцами?
– Борис! Прекратите! Видите, человек бредит.
– Нет, нет, я правду говорю, – прошептал бухгалтер. – Я заплачу. Золотом!.. У меня много золота… в портфеле…
Лепешкин говорил с трудом, каждое слово доставляло ему немало усилий. Видимо, силы покидали его.
– Нам надо спешить, – произнес Николай, – а то будет поздно. Борис, беритесь…
– Портфель! – взвизгнул Лепешкин. – Портфель возьмите!
– Да где он, этот ваш чертов портфель? – раздраженно крикнул Борис.
Портфель лежал в двух метрах от головы Лепешкина, скрытый высокой травой, поэтому его удалось найти не сразу. Николай с трудом поднял его.
– Какой тяжелый! Вы что, камни в нем таскаете?
Лепешкин усмехнулся, печально покачав головой:
– Молодой человек, этим камням цены нет.
– Золото? – удивился Николай. Лепешкин молча кивнул. Борис присвистнул.
– А вы зря времени не теряли, – сказал он. – Золота в этих краях, действительно, много, вот и мы кое-что нашли. Только зачем оно вам?
Лепешкин укоризненно посмотрел на Бориса.
– Вы, молодой человек, – прошептал он, – плохо представляете себе стоимость содержимого портфеля. Я бухгалтер, через мои руки прошли сотни тысяч рублей, и я со всей ответственностью заявляю, что в этом портфеле золота, по крайней мере, миллиона на три.
– Ого! – Борис с почтительностью взвесил портфель на руке.
– Только все эти ваши миллионы – пустой звук. Вы, гражданин бухгалтер, заражены предрассудками цивилизованного мира. А здесь мир иной, здесь даже на три миллиарда вы не купите себе куска мяса. В этом мире в ходу только реальные ценности, а золото – эквивалент, в котором здесь пока не нуждаются.
Лепешкин ничего не ответил и закрыл глаза.
– Ему плохо! – крикнул Николай. – Борис, он умирает!
– Нет, нет, я ничего, – пробормотал Лепешкин. – Это так… Вы, наверное, правы. Здесь золото никому не нужно. Но прошу вас, – с неожиданной горячностью произнес бухгалтер, – возьмите этот портфель с собой. Все-таки, может быть, вы вернетесь… И там золото принесет пользу людям.
– Вы все же думаете, что мы вернемся? – спросил Николай.
– Кто знает! Раз судьба привела нас сюда, значит, она может и вывести отсюда.
– Вот и наш инженер говорит то же самое, – задумчиво произнес Борис.
– Слушайте его, – напрягая последние силы, сказал Лепешкин, -он умный человек, он найдет выход.
– Вы вроде как последнее напутствие нам даете. Уж не помирать ли вы собрались, а?
Лепешкин долго молчал.
– Когда я лежал здесь один, – наконец проговорил он, – мне было страшно. А теперь, когда вы рядом, я не боюсь умереть. Нет ничего ужаснее одиночества; к сожалению, я это понял слишком поздно. А смерть моя действительно близка, и если я протяну до вечера, то это будет просто чудом.
В голосе Лепешкина не слышалось теперь ни волнения, ни беспокойства, говорил он медленно и совершенно бесстрастно.
– Я поступил подло, – продолжал он, – и за это поплатился жизнью. Если можете, простите меня, я перед вами очень виноват.
Глаза его горели каким-то странным огнем.
– Зажигалку вы найдете в портфеле, а нож, к сожалению, они забрали.
– Кто – они? – насторожился Борис.
– Люди, которые спустились с деревьев. Они забросали меня камнями. Несколько камней попало мне в голову, и я потерял сознание. Но я все же успел их разглядеть; их было около дюжины, они сидели на деревьях и, видимо, поджидали свою жертву. На мою беду, этой жертвой оказался я.
– Как они выглядели?
– Небольшого роста, смуглые и очень проворные, словно обезьяны. Когда я очнулся, никого уже не было. Нож, лежавший у меня в кармане, исчез. И тогда я понял, что жить мне осталось считанные часы. Я потерял много крови и не мог самостоятельно передвигаться, я решил дожидаться своего часа здесь, не надеясь на какую-либо помощь. К счастью, судьба послала мне вас.
Николай и Борис стояли по обе стороны от умирающего Лепешкина, слушая его печальный рассказ. Им было неловко из-за своей беспомощности, своей бездеятельности, своего крепкого здоровья, наконец. А Лепешкин умирал, это было видно даже неопытным глазом. Дыхание становилось все тяжелее и прерывистее, голос срывался на хрип, движения рук стали судорожными и бессмысленными, а в глазах светилась такая тоска, что молодые люди, при всем своем недоброжелательном отношении к маленькому бухгалтеру, не могли не почувствовать жалости к нему.