Третьего не дано?
Шрифт:
Причины поначалу я не понимал, но затем дошло — ведь последнее оскорбление косвенно относилось не только к царевичу, но и к нему.
Больше всего столь резкое выделение недавно появившегося в Путивле иноземца пришлось не по душе князю и боярину Василию Михайловичу Рубцу-Мосальскому, который, кстати, официально числился хозяином стола, поскольку помимо всего прочего являлся еще и путивльским воеводой.
Был он хмур и молчалив, а из его осторожных намеков я понял, что он отчаянно ревнует Дмитрия ко мне и вообще считает, что место мною занято не по заслугам.
Мол, он и город Дмитрию сдал, опять же под Добрыничами коня ему своего отдал, а тут какому-то шаромыге, который в Путивле всего ничего, а из заслуг минутная стычка с шляхтичем, столь же великий почет, разве что я сижу по левую руку, а он по правую.
Я терпел недолго.
Спустя полчаса в ответ на очередную колкую реплику Рубца-Мосальского я заметил, что боярин наделил царевича деньгами и спас ему жизнь, а мне сегодня выпало отстоять куда более дорогое — честь Дмитрия, и стыдно, что принадлежащий к Рюриковичам князь не понимает, насколько последнее дороже всего прочего для людей благородного сословия.
Вроде бы тот угомонился, но… не согласился.
И вновь тот самый взгляд. Огляделся по сторонам — так и есть. Казак с седой чуприной.
Сидел он вдали, на самом краю противоположной «русской» половины стола, вместе с еще четырьмя такими же атаманами, и продолжал вовсю пялиться на меня.
Ладно, завтра будет день и будет пища — тогда все и выясним, а пока…
Увы, но времени, дабы насладиться заслуженным триумфом, не имелось — припомнилось предостережение травницы о последствиях приема настоя, которые лучше переждать где-нибудь в уединении.
Значит, надо изобрести благовидный предлог и, пока не поздно, удалиться.
Вдобавок я и сам инстинктивно чувствовал, что пора в свою опочивальню, поскольку слышал практически нормально, да и видел тоже.
По всему выходило, что вот-вот произойдет нечто вроде похмелья, о котором говорила Марья Петровна, — своеобразный толчок маятника в другую сторону.
Особо объяснять ничего не понадобилось.
Сидевший рядом Дмитрий первым уловил, что со мною происходит нечто неладное, предложил лекаря, от которого я сразу отказался, смущенно пояснив, что за сегодняшний день на меня свалилось слишком много событий, потому мне надо просто отлежаться, и все.
— Тогда ступай, — разрешил царевич. — Хотел было ныне тебе кой-что предложить, да коль эдакое приключилось мыслю, и завтра поутру поздно не будет.
Ночь прошла как в сказке.
Такие пишет обычно Стивен Кинг.
Меня крутило, ломало и корежило так, что я до самого утра пропеллером вертелся на своей кровати, которая, судя по моему самочувствию, была вся утыкана иголками, ножами и прочими колюще-режущими предметами средней остроты и заточки.
К тому же что-то творилось со зрением. То на меня надвигались, грозя раздавить, бревенчатые стены, то я, похолодев от ужаса, смотрел, не в силах стронуться с места, как стремительно падает на мою голову потолок.
А временами тьма сгущалась еще сильнее — хотя куда уж больше, и так ничего не видно — и подступала вплотную к моему изголовью, грозя утащить в такую бездну, откуда уже не выбраться.
Ко всем этим «прелестям» прибавлялись и слуховые галлюцинации. В углах то шелестело, то шуршало, то кто-то, злобный и упрямый, начинал прямо под моей лавкой скрести своими огромными когтями, жаждая вырваться на свободу и, разумеется, первым делом добраться до меня.
Было даже удивительно, когда в малюсеньком слюдяном оконце просветлело — занимался рассвет.
Лишь тогда я и смог задремать.
А вот выяснить причину нездорового любопытства к моей скромной персоне старого седого казака у меня не получилось.
Вначале было не до того, своих дел хватало, а потом, через три дня, когда решил его отыскать, оказалось, что он вместе с прочими давно убыл из Путивля, и надолго.
Дело в том, что, умаявшись под соседним Рыльском и будучи не в силах его взять, князь и главнокомандующий царскими войсками Федор Иванович Мстиславский решил отыскать себе цель пожиже, чтоб было хоть чем-то оправдаться за свое безделье перед царем.
К тому же трусоватый князь недавно перехватил гонца царевича, который специально попал в плен, чтобы слить годуновцам дезинформацию.
Мол, идет в их сторону гетман Жолкевский с сорокаты сячным польским войском, а потому держись, осажденный рыльский воевода Роща-Долгорукий, осталось всего ничего.
Вот Мстиславский и решил отойти подальше от границ, к мятежным Кромам, где весь гарнизон составлял около сотни вояк, а то и меньше.
Узнав об этом, Дмитрий, у которого не так уж много городов, решил помочь и защитникам Кром, послав туда чуть ли не всех имеющихся у него в наличии донских казаков.
После прощального пира, на котором седой казак то и дело украдкой поглядывал на меня — атаманы гудели у царевича, а остальные за городом, на свежем воздухе, — они наутро и уехали.
Кстати, фамилию его я позже вспомнил — Шаров. Вот только она мне ничегошеньки не говорила.
Что же касается предложения Дмитрия…
Глава 15
Крещение Мефистофеля
Я знал, в чем оно состоит, еще до того, как царевич его озвучил. Догадаться было несложно — коли я, да и Квентин, по сути, уже больше недели являемся его учителями, пожалуй, пора занять эти должности официально.
— Борис Годунов хошь и отнял у меня царство, но яко муж государев достоин некой похвалы, — заметил Дмитрий, изрядно морщась, впрочем, как и всегда при упоминании ненавистного имени. — Потому мыслю, что худых учителей для свово единственного сына звать из-за морей не стал бы. А в случае с тобой и вон с Кентином, — царевич мотнул головой в сторону соседней лавки, на которой расположился разрумянившийся от удовольствия Дуглас, — и мыслить не надобно, воочию зрю.
«С Кентином, — машинально отметил я. — Так и не научатся на Руси правильно произносить иноземные имена. Хотя нет, у Годуновых — что старшего, что младшего, это получалось неплохо».