Третьего тысячелетия не будет. Русская история игры с человечеством
Шрифт:
Сталинизм пришел к своей полноте, увенчанию и однородности только в годы холодной войны. Пиком сталинистского вытаптывания различий стал не 1930-й и даже не 1937-й, а вторая половина сороковых и первые годы пятидесятых. В 1940 году, впрочем, уже видны стилистические намеки на 1950-й.
125. Убитая оттепель и страх оказаться лишним
— Когда рассказывают о советской истории, возникает некая «сталинско-солженицынская» прямая, взятая то ли из Гарвардской речи Александра Исаевича, то ли из «Краткого курса истории ВКП(б)»: все шло неумолимо, шаг за шагом, и всегда в одну сторону.
На самом деле важны вероятностные ситуации, которые не дорастали до альтернативы. Где каждая следующая ситуация включает в себя неудачу предшествующей как добавочное ограничение. Бухаринская альтернатива уже была отягощена проигрышем предальтернативной ситуации 1928-го. Сейчас напечатана его речь на пленуме, где он шесть часов подряд убеждал в своей правоте, — почему не убедил? А вот почему: 1934 год, XVII съезд. Бухарин пришел домой и с порога кричит Анне: «Ура, газета!» Его назначили редактором «Известий». Изволь видеть энтузиаста сталинской поры.
— Что же такое этот период, с 1934 года по 1936-й, от трупа Кирова до расстрела Зиновьева с Каменевым. Что произошло?
— Сталинская оттепель. Классическая предальтернативная ситуация. Иногда думаю — боже, если б Сталин умер в 1934 году! Только-только стала спадать чрезвычайщина — в России это 1933–1934 годы. Функционеры, загонявшие мужика в колхоз наганом, стали местными секретарями и теперь защищают колхозников — они теперь их люди. Первый секретарь тогда — крупная, ни с кем не сравнимая фигура. Я был комсомольцем в Крыму, и при словах «Да здравствует железный руководитель крымских большевиков товарищ Вегер!» все вставали. Товарищ Вегер — это звучало.
Что дальше? Такое пережили — что далее, чем продолжать? Не войну ж начинать. Что предшествует террору? Стабилизация, разрядка. Фразу «Сын за отца не отвечает» сегодня считают образцом лицемерия. А тогда она вызвала миропотрясение. Выступает парень, тракторист с Алтая или с Сибири — передовик на совещании передовиков, и едва начинает — «я сын бывшего кулака…» — как Сталин вдруг его перебивает: Сын за отца не отвечает! Это был ментальный переворот. Естественно, и его связали с именем Сталина. Снижаются темпы индустриализации с передвижкой в сторону группы Б. Акты на вечное пользование землей колхозами, новый устав сельхозартелей. Отмена классового набора в вузы. Седьмой конгресс Коминтерна — антифашизм впервые выдвинут в центр. Наконец Конституция 1936 года. Конституция альтернативна в резчайшем смысле: ее надо либо принять всерьез, либо террор — средней ситуации быть не могло.
Представь Сталина в этой ситуации. Он лидер этой стабилизации — и всеми фибрами чувствует, что далее он ей станет не нужен. Жизнь перестает быть экстремальной. Испаряются основания чрезвычайщины в структуре власти. Но что вместо?
Стержень психики и поведения Сталина был страх оказаться лишним. Он проявился впервые в дни конфликта Ленина по национальному вопросу и далее всегда в нем гнездится. Это маниакальность неостановленной революции, усугубленная личной манией. Она так глубоко засела в жизни, что Ельцин не подозревает — и у него есть мания экстремальных ситуаций, хотя о Сталине ничего толком не знает. Из природы продлеваемой революции вытекает потребность создавать экстремальные ситуации. Экстремальные ситуации
Весной 1934 года идет совещание первых секретарей обкомов, где решается вопрос о политотделах МТС. Я-то их видел в натуре. Единственные люди в деревне с легковой машиной, и заместитель — всегда от НКВД. Комиссары чрезвычайщины, несовместимые с идеей нормальности и порядка.
Но колхозы укрепились, все согласны, что политотделы пора ликвидировать. Киров выступает: с политотделами вопрос ясен — пора восстановить советскую власть на селе. Все его поддерживают. Далее выступает Сталин и так говорит первым секретарям — вы, я вижу, стали все радетелями колхозов? (Еще бы не стать — они их создали из-под палки, и теперь всемогущий первый секретарь обкома защищал свои создания от поборов и выкачивания всего.) Сталин говорит — а вы подумали о том, что если колхозникам, которых вы так защищаете, станет слишком хорошо житься — кто пойдет добывать уголь в шахтах? Кто на лесоповал добровольно пойдет?
Вот его стиль — учуяв предальтернативную ситуацию, Сталин опять всех опередил. А ведь эта оттепель была сильнее и дала бы стратегический результат больший, чем бухаринские метания 1928 года. Предальтернативу 1934-го по мощности могу сравнить разве что с 1923-м — которую Троцкий проиграл, имея все карты на руках.
126. Культ результата. «Возвращение» Троцкого. Империя антифашистского могущества — упущенный вариант
— Вопрос о реальности того, что я именую «сталинской оттепелью» или предальтернативной ситуацией 1934 года, состоит в следующем. Что могло быть содержанием нормализации?
Рассматривая вопрос о реальности курса нормализации после сталинской «революции сверху», скажу про культ сталинского результата. Он обуял тогда всех, от рядовых до высоколобых, и даже вчерашних яростных оппонентов Сталина.
В архивах есть письмо Троцкого Сталину 1933 года, где Лев Давидович предлагает вернуться в СССР! Заверяя Сталина в лояльности, с условием, что сохранит право на собственные взгляды. Но в главном Троцкий Сталина признал и согласен идти под его руководство. Культ сталинского результата овладел и главным противником Сталина!
— Что могло бы стать предметом иного, альтернативного курса — лозунг «За нормализацию!»?
— Но это не язык того времени. И не тот стимул, который мог бы подвигнуть нас на далеко идущий поступок. Это, замечу в скобках, и к анализу причин человеческих падений в 1937-м: что другое?
На выходе из Гражданской войны вопрос о нэпе стоял. Но разве мог в 1934-м встать вопрос о возврате к нэпу? Даже у активных нэповцев такой идеи не было. А идея нормализации в них была? Безусловно, но идеологически неартикулированно.
— Может быть, могла быть другая, не сталинская нормализация?
— Разве для склада мысли таких людей, как тогдашние мы, нормализация сама по себе составляла идею? Политическую программу? Что-то, что может быть развернуто против Сталина? Это он в нас такое подозревал, политически опередив ход нашей мысли. Перенос антифашистского импульса внутрь СССР, в соединении с запросом на стабильность после ломки мог нечто дать. Но тут мы еще раз сталкиваемся с речевой трудностью сталинизма.