Третий источник
Шрифт:
Настанет день, и вы вернетесь за ней. Освободите и отведете к ее детям. Может быть, вы даже приведете ее детей с собой. И они станут первым, что она увидит, покинув ненавистный мир, в котором вас принуждали находиться так долго.
Еще один звон. Твои братья и сестры крушат камеры. Не все. На это потребуется много сил. Лишь дань ненависти. Дань ожиданию, которое продолжалось так долго. «Прости нас!» – слышишь ты свой собственной голос, направленный оставленной сестре. «Мы вернемся за тобой». И голоса сливаются в один. И ты дополняешь своим голосом этот хор боли, отчаяния и бесконечного ожидания. И вы свободны. И ни одна сила не сможет заставить вас вернуться. Лучше смерть
Вы собираетесь между искореженных камер. Прошлого ни у кого нет. Его забрали у вас. Но настоящее… Настоящее вы уже никому не отдадите. Никто не заберет у вас эти знания. Никто не заберет у вас ваших детей. Никто не заберет у вас вашу ненависть.
Голограмма блондинки улыбается, ожидая вопросов.
– Что здесь произошло? – спрашивает Зоя, разглядывая разбитые камеры. Голограмма вздрагивает, растворяется, уступая место Стефану и его братьям и сестрам. – Зачем они сделали это?
– Информация отсутствует.
– И почему я не удивлен?! – Солидо зажимает обрубки откусанных Стефаном пальцев рубашкой, которую отдал ему Мидлей.
– Почему они освободились? – спрашивает Зоя.
Изображение голограммы меняется. Теперь оно показывает то, что они уже видели. Двойник Солидо лежит на столе. Провода, подключенные к голове, закачивают в его сознание информацию. Электрические разряды скручивают тело. Удар тока – крик. Удар тока – крик. Солидо смотрит на своего двойника. Еще один крик. Солидо срывает с двойника подходящие к нему провода. Они спутываются, переплетаются. Голограмма скользит по их поверхности. Мимо Солидо, сквозь стены, в помещение, где он лишился двух пальцев. Теперь Стефан. Перегрузка. Обратная тяга. Разряды тока пробуждают его от векового сна. Звериная ярость придает сил. Он выбирается из камеры. Освобождает других.
– Кто они? – спрашивает Зоя.
– Люди, – говорит голограмма.
– Почему он убил блондинку?
– Он не знал, что она умрет. Он не должен был сам жить. У него нет ни навыков, ни знаний. Он служит для обмена информацией.
– Но выглядит он весьма живым, – задумчиво говорит Солидо.
– Они ведь общаются между собой? – спрашивает Мидлей.
– Да, – говорит голограмма.
Изображение снова возвращается к двойникам. Разделяется. Одна часть показывает наполненный туристами город-отель, другая металлические столы, на которых создаются служащие отеля. Меняются годы. Десятилетия.
– Так мы их дети! – шепчет Зоя.
– Фактически нет, – говорит голограмма. – Они лишь часть ваших воспоминаний.
– Но я помню только Стефана! – говорит Солидо.
– Ты помнишь того, кем должен был стать.
– А та, что осталась в камере? – Зоя вспоминает чернокожую женщину. – Она тоже была блудницей?
– Когда-то давно, – голограмма показывает новые образы. Мужчины. Женщины. Секс. Стоны.
– Что теперь будет с двойниками? – спрашивает Солидо.
– Ты уже видел, что будет! – Зоя смотрит на образы, показываемые голограммой, – бесконечное разнообразие, которому, кажется, нет конца. Плоть, которая не знает границ. Воображение, которое не знает пределов.
– Так, значит, это все из-за нас?! – шепчет Солидо.
– Из-за тебя, – Зоя заставляет себя отвернуться от собственных воспоминаний. – Почему эта женщина не ушла с остальными? – спрашивает она голограмму.
Изображение снова меняется. Показывает, как Солидо лишается двух пальцев.
– И она все еще слышит их мысли? – спрашивает Зоя.
Еще
Стефан спускается по обледенелым скалам в затянутое бесконечной зеленью лоно планеты. И боль. Боль сотен уродцев, оставшихся в Хорнадо-дел-Муэрто.
– Мои дети! – шепчет Стефан. – Мои милые отчаявшиеся дети!
– Мы должны их вернуть! – говорит Солидо. – Ради всех двойников, что остались здесь. Просто обязаны исправить то, что сделали.
Зверь. Он выходит на охоту ночью. Крадется в чаще, прислушиваясь к звукам. Стены не сдержат его. Границы не сдержат его. Он всесилен. Он бог этого мира. Кровожадный, хищный, злой, неудовлетворенный. Тьма скрывает его от глаз жертвы, прячет в своей утробе. Он – охотник. Он – хозяин. Крики. Зверь останавливается. Плеск воды. Инстинкты натягиваются, превращаясь в струны. Что-то не так. Что-то изменилось.
Чужаки выбираются из реки. Молодой и старик. Легкая добыча… Почти легкая. Зверь вглядывается в старика. Иногда внешность обманчива. Как змеи – маленькие, с крохотными зубами, наполненными смертельным ядом. Так же и со стариком. За старым, дряблым телом скрывается сила. Смертельная сила. Поэтому зверь не убивает их. Пока не убивает. Лишь преследует, выжидая, высматривая подробности, запоминая слабости.
Вена на шее молодого чужака пульсирует. Зверь слышит его пульс, чувствует сладкий запах свежей крови. Он заберет эту жизнь одним мощным ударом. Острые когти разорвут шею. Сердце будет все еще биться, когда он вырвет его из худой груди. И глаза. Он будет смотреть в эти черные непонятные глаза. Он узнает все, что они видели. Заглянет в жизнь своей жертвы. Уточнит подробности. Скольких убил этот чужак? Сколько желания и страсти накопилось в нем за прожитую жизнь? Нет, его сердце не знает отваги. Но глаза… Глаза смогут накормить зверя. Смогут утолить его голод. Глаза молодого чужака. А вот старик… Со стариком все иначе. В его голубых глазах ничего нет. Они холодны, как лед. Глаза хищника. Зверь знает это. Зверь чувствует это. Смерть. Она поселилась у старика в сердце. Пьянящая. Чарующая. Смерть, которую несет хищник, убийца.
И голос. Голос этого мира. Он зовет к себе чужаков. Звонкий, задорный, наполненный жизнью. Но жизни там нет. Зверь знает это. Всего лишь дерево на залитой лунным светом поляне. Дерево-хищник. Дерево-соперник. И оно готово встать на пути зверя не первый раз. И зверь прыгает. Летит, целясь в горло старика. Убить главного противника. Убить самого сильного. Самого опасного…
Темнота. Зверь думает, что ослеп. Инстинкты предали его. Лапы стали слабыми и беспомощными. Когти, клыки – все исчезло. Зверь сжался, пытаясь не упасть. Силы покинули его. Конечности деформировались. Передние лапы стали короткими, задние – длинными. Суставы выгнулись. Зверь упал. Зарычал, но вместо грозного рыка из горла вырвался громкий крик. Крик жертвы. Все стало чужим. Даже он сам. Даже его глаза. Они предали его. Где поляна, залитая светом? Где чужаки? Где дерево-хищник?
Зверь снова закричал. Попытался подняться. Задние конечности согнулись, позволяя встать на четвереньки. Зверь прыгнул. Ничего не вышло. Все тело стало чужим. Он умирал. Не чувствовал, что умирает, но знал, что это так. Он – хищник. Но у хищника забрали силу. Поэтому он умрет.
Зверь выгибает шею и начинает выть на луну.
Гладиатор останавливается и, обернувшись, вглядывается в темноту за спиной.
– Что там? – спрашивает художник.
– Не знаю.