Третья мировая Баси Соломоновны
Шрифт:
Головкер помолчал, затем ответил:
— Экспорт-импорт. Тебе это не интересно. Подумываю о небольшой концессии, типа хлопка…
Далее он спросил как можно небрежнее:
— Надеюсь, увидимся?
И для большей уверенности добавил:
— Я должен кое-что вам передать. Тебе и Оле.
Он хотел сказать — у меня два чемодана подарков. Но передумал.
— Завтра я работаю, — сказала Лиза, — вечером Ольга приглашена к Нахимовским. Послезавтра у нее репетиция. Ты надолго приехал? Позвони мне в четверг.
— Лиза, —
— У нас проблемы с этим делом.
— В смысле — такси? Я же беру машину в рент…
Вот он заходит (представлял себе Головкер) к человеку из «Автопроката». Слышит:
— Обслуживаем только иностранцев.
Головкер почти смущенно улыбается:
— Да я, знаете ли… Это самое…
— Я же говорю, — повторяет чиновник, — только для иностранцев. Вы русский язык понимаете?
— С трудом, — отвечает Головкер и переходит на английский…
Лиза говорит:
— То есть, конечно, приезжай. Хотя, ты знаешь… В общем, я ложусь довольно рано. Кстати, ты где?
— В «Октябрьской».
— Это минут сорок.
— Лиза!
— Хорошо, я жду. Но Олю я будить не собираюсь…
Тут начались обычные советские проблемы. «Автопрокат» закрылся. Такси поймать не удавалось. Затормозил какой-то частник, взял у Головкера американскую сигарету и уехал.
Приехал он в двенадцатом часу. Вернее, без четверти двенадцать. Позвонил. Ему открыли. Бывшая жена заговорила сбивчиво и почти виновато:
— Заходи… Ты не изменился… Я, откровенно говоря, рано встаю… Да заходи же ты, садись. Поставить кофе?.. Совсем не изменился… Ты носишь шляпу?
— Фирма «Борсалино», — с отчаянием выговорил Головкер.
Затем стащил нелепую, фисташкового цвета шляпу.
— Хочешь кофе?
— Не беспокойся.
— Оля, естественно, спит. Я дико устаю на работе.
— Я скоро уйду, — ввернул Головкер.
— Я не об этом. Жить становится все труднее. Гласность, перестройка, люди возбуждены, чего-то ждут. Если Горбачева снимут, мы этого не переживем… Ты сказал — подарки? Спасибо, оставь в прихожей. Чемоданы вернуть?
— Почтой вышлешь, — неожиданно улыбнулся Головкер.
— Нет, я серьезно.
— Скажи лучше, как ты живешь? Ты замужем?
Он задал этот вопрос небрежно, с улыбкой.
— Нет. Времени нет. Хочешь кофе?
— Где ты его достаешь?
— Нигде.
— Почему же ты замуж не вышла?
— Жизнь так распорядилась. Мужиков-то достаточно, и все умирают насчет пообщаться. А замуж — это дело серьезное. Ты не женился?
— Нет.
— Ну, как там в Америке?
Головкер с радостью выговорил заранее приготовленную фразу:
— Знаешь, это прекрасно — уважать страну, в которой живешь. Не любить, а именно
Пауза.
— Может, взглянешь, что я там привез? Хотелось бы убедиться, что размеры подходящие.
— Нам все размеры подходящие, — сказала Лиза, — мы ведь безразмерные. Вообще-то спасибо. Другой бы и забыл про эти алименты.
— Это не алименты, — сказал Головкер, — это просто так. Тебе и Оле.
— Знаешь, как вас теперь называют?
— Кого?
— Да вас.
— Кого это — вас?
— Эмигрантов.
— Кто называет?
— В газетах пишут — «наши зарубежные соотечественники». А также — «лица, в силу многих причин оказавшиеся за рубежом»…
И снова пауза. Еще минута, и придется уходить.
В отчаянии Головкер произносит:
— Лиза!
— Ну?
Головкер несколько секунд молчит, затем вдруг:
— Ну, хочешь потанцуем?
— Что?
— У меня радиоприемник в чемодане.
— Ты ненормальный, Оля спит…
Головкер лихорадочно думает — ну, как еще ухаживают за женщинами? Как? Подарки остались за дверью. В ресторан идти поздно. Танцевать она не соглашается.
И тут он вдруг сказал:
— Я пойду.
— Уже?.. А впрочем, скоро час. Надеюсь, ты мне позвонишь?
— Завтра у меня деловое свидание. Подумываю о небольшой концессии…
— Ты все равно звони. И спасибо за чемоданы.
Не за чемоданы, обиделся Головкер, а за чемоданы с подарками. Но промолчал.
— Так я пойду, — сказал он.
— Не обижайся. Я буквально падаю с ног.
Лиза проводила его. Вышла на лестничную площадку.
— Прощай, — говорит, — мой зарубежный соотечественник. Лицо, оказавшееся за рубежом…
Головкер выходит на улицу. Сначала ему кажется, что начался дождь. Но это туман. В сгустившейся тьме расплываются желтые пятна фонарей.
Из-за угла, качнувшись, выезжает наполненный светом автобус. Не важно, куда он идет. Наверное, в центр. Куда еще могут вести дороги с окраины?
Головкер садится в автобус. Опускает монету. Сонный голос водителя произносит:
— Следующая остановка — Ропшинская, бывшая Зеленина, кольцо…
Головкер выходит. Оказывается между пустырем и нескончаемой кирпичной стеной. Вдали, почти на горизонте, темнеют дома с мерцающими желтыми и розовыми окнами.
Откуда-то доносится гулкий монотонный стук. Как будто тикают огромные штампованные часы. Пахнет водорослями и больничной уборной.
Головкер выкуривает последнюю сигарету. Около часа ловит такси. Интеллигентного вида шофер произносит: «Двойной тариф». Головкер механически переводит его слова на английский: «Дабл такс». Почему? Лучше не спрашивать. Да и зачем теперь Головкеру советские рубли?
В дороге шофер заговаривает с ним о кооперации. Хвалит какого-то Нуйкина. Ругает какого-то Забежинского.