Треугольник страсти
Шрифт:
От ярости у него перехватило дыхание. Подумать только — «дорогой»! Так все это время, пока он, как полный идиот, стоял под дверью, Саша изливала на бумагу свои чувства к другому мужчине!
Желание овладеть ее нежным телом тотчас угасло. К тому же он вполне мог оказаться не первым… Изголодавшийся по женской ласке вдовец вряд ли упустил возможность отведать этой свежей плоти. Дмитрий ненавидящим взглядом скользил по очертаниям одеяла, скрывающего отвернувшуюся к стене Сашеньку, и задыхался от злобы. Ему мерещились отвратительные сцены ее близости
Если бы то же самое проделал он сам, это было бы восхитительно! Но вообразить рядом с Сашей этого отвратительного Орлова…
Уже почти не скрываясь, Дмитрий выбежал из комнаты, заблудился, совсем перестав соображать, едва нашел черный ход, выскочил наружу. Его несла волна негодования, и он бежал и бежал, не ощущая усталости, не пытаясь поймать экипаж. Ночные улицы были, к счастью, пусты. Никто из знакомых не мог опознать в этом задыхающемся от гнева расхристанном человеке всегда элегантного насмешливого Дмитрия Оленина.
Вернувшись к себе, он, став у камина, первым делом прочитал письмо целиком. Зарычав от ярости, Дмитрий скомкал и швырнул исписанную бумагу в огонь. «О чем это она пишет? Уж не отдалась ли Саша и впрямь Орлову, подарив ему свою девственность? А тот небось воспользовался ею, а потом оттолкнул. Счел, что девочка недостаточно хороша для него. Или его разочаровала столь легкая добыча? Он, наверное, заявил ей, что она развратна, что отныне она — падшая женщина…»
— Скотина! — зашипел Дмитрий и, опомнившись, бросился выгребать из камина золу, в которой еще надеялся отыскать хоть кусочек письма — единственного доказательства произошедшего.
Но огонь уже успел скрыть все свидетельства Сашиного бесчестия. Дмитрий только манжеты опалил да пальцы обжег.
— Какой же я дурак! — завопил он, не опасаясь разбудить слуг. — Нужно было швырнуть это письмо ему в лицо! На дуэль его вызвать!
Мысль о дуэли, возникшая неожиданно, стремительно овладела всем его существом. Оленин обязан отомстить за поруганную честь своей невесты. То, что Сашенька Микульчина никогда не считалась его невестой, Дмитрия уже не волновало. Сейчас он виделся себе единственным защитником униженной и оскорбленной девушки. И это заполняло его душу благородной гордостью.
Но вместе с тем в его сердце все сильнее разгоралась ненависть к Сашеньке, презревшей его любовь. Да, он отомстит за нее! Убьет Орлова на дуэли (в этом Дмитрий нисколько не сомневался). Но взять за себя эту ничтожную девицу он и не подумает!
— Кошка, — прошипел Дмитрий, яростно отряхивая манжеты. — Мерзкая, похотливая кошка… Ненавижу!
Ему отчетливо виделось, как Сашенька, отвергнутая всеми, ползает у него в ногах, целует его сапоги, на которых еще сохранились брызги крови Орлова, а он, Дмитрий, отталкивает ее. Она будет рыдать, как Магдалина, разрывая на груди платье. Но ее молочно-белая грудь уже не тронет его, не вызовет в нем ни малейшего желания. Взять ее после Орлова? Дмитрия передернуло. Отныне Саша Микульчина способна вызвать в нем только чувство брезгливости.
С этой мыслью он, совершенно измучившийся, и уснул под утро. Новый день Дмитрий собирался начать с того, чтобы послать Михаилу Антоновичу Орлову вызов на дуэль.
* * *
— Ой, барышня, прямо не знаю, как вам и сказать…
Сашенька еще с утра заметила, что Клава сама не своя. Даже ленту к кремовому платью подала голубую.
К вечеру, когда от сердца отлегло, Сашенька решила выяснить, отчего ее верная служанка как-то странно поглядывает на нее весь день да кусает губы, будто хочет сказать что-то, но никак не решается. Поэтому девушка обратилась к ней с обычной ласковостью:
— Что ты, Клавочка? Не влюбилась ли в кого? Места себе не находишь.
— И-и, влюбилась! — Клава неожиданно зашлась смехом. — Да в кого, барышня? В Петруху косого, что ли? Да и куда мне… Уж тридцатый годок пошел, кто меня возьмет-то? Мне завсегда в девках жить теперича.
Усевшись в кресло, Саша поманила ее и усадила рядом на низенькой скамеечке.
— Тогда что же тебя гложет?
— Ой, гложет! Это вы верно говорите, барышня. Так гложет, прямо спасу нет!
— Да хватит уже туману напускать, — рассердилась Саша. — Говори, что случилось.
Оглянувшись на дверь, Клава перешла на шепот.
— Мне Ванька тут такое нашептал… Ой, барышня, прямо не знаю, как вам и сказать.
— Да говори ты уже!
— Да тут дело такое… постыдное…
— Что там Ванька опять натворил? Обрюхатил кого? — фыркнула Сашенька.
Но служанка замотала головой.
— Он-то нет. А вот пособил одному барину в его лихом замысле…
Насторожившись, Саша перестала улыбаться.
— Какому барину?
— Да я фамилии-то не знаю. Ванька сказал только, что барин молодой да красивый. Что, мол, с его наружностью нету нужды по ночам к девицам тайком лазить. Да так, чтоб она и не догадалась… Вы ж не знали, барышня, что он придет? — Клава с надеждой заглянула ей в глаза.
— Я? Так это обо мне речь? — догадалась Саша и сделала вид, что рассержена не на шутку. — Да кто ж это посмел ко мне тайком пробираться?
Всплеснув руками, Клава радостно завопила:
— Я ж ему говорила, что барышня наша — ни сном ни духом, что этот барин окаянный сам полез, куда не следует. Видать, не долез.
— Не долез, — подтвердила Сашенька тоном, не терпящим ни возражений, ни сомнений.
— А я что говорила?
— Так что же получается, Клава? Значит, Ванечка твой помогать ему взялся?
Подскочив, служанка возмущенно вытаращила глаза.
— Мой?! Да чтоб он провалился, нехристь этакий! Видеть его не могу, вот вам крест! Я ж ему еще утром сказала: «Мерзавец ты, Ванька! Барышню нашу продал за грош! Да как твоя дурья башка до этого додумалась?!»