Треугольник
Шрифт:
Мартирос закивал головой. Почему-то ему было спокойно и ловко с этим персом, чьи невинные выдумки были сродни мудрости. Кругом все дышало покоем. И вдруг раздались крик, шум, выстрелы, смех, и Мартирос увидел бегущую с искаженным от страха лицом совсем молоденькую девушку. Девушка тоже заметила Мартироса, и то ли его доброе изможденное лицо внушило доверие, то ли черная одежда священника — девушка побежала к Мартиросу, как дитя бы к матери побежало. Мартирос слез с осла, протянул девушке руку и как бы забрал ее под свое крыло. Все это произошло так молниеносно, что Мартирос не успел даже подумать, от кого и почему бежала девушка и какой он подверг себя опасности,
Шесть разбойников медленно приближались к Мартиросу.
На лице Юнуса было написано: «Это еще что за фрукт такой?»
На лице Бабишада: «Чем убивать ножом, подвесить его за ноги вниз головой».
На лице Аламы: «Откуда взялась тут эта божья коровка?»
На лице Мустафы: «Убить, но до этого повеселиться, пощекотать ему пятки…»
Хара-Хира предвкушал новое развлечение.
И Мартирос как по написанному прочел все, что было на этих лицах, но времени, чтобы сделать какие-то выводы, уже не было.
Они приблизились к Мартиросу вплотную и, посмеиваясь, стали заглядывать ему в лицо.
Отступать было некуда, Мартирос выпрямился и взглянул на них с достоинством. И все эти быстрые события вдруг показались Мартиросу каким-то замедленным сном.
Аль-Белуджи вытащил из-за пояса кинжал. Мартирос отметил про себя мелкую резьбу на рукоятке из слоновой кости. «Хорошо бы такой нож заиметь», — подумалось как-то само собой.
Юнус, взяв Аль-Белуджи за руку, улыбаясь, с подчеркнутым любопытством стал вглядываться в лицо Мартироса.
— Ты добренький, да?..
Мартирос тоже улыбнулся, но тут же рассердился на себя: знай, кому улыбаешься, балда.
— Говори же, значит, добрый, так? — повторил Юнус.
Мартирос не знал, что сказать, нельзя было так упрощать такое большое понятие, как доброта.
— Значит, добрый, — уже утвердительно сказал Юнус. — А раз добрый, значит, и трусливый.
— Нет, — сказал Мартирос, заметив выглянувшую из-под его руки девушку, скорее даже для нее так сказал, потому что в его голосе, была, пожалуй, нотка отчаяния.
— Как же нет? Добрый всегда значит трусливый, — сказал Юнус, и Мартирос увидел и очень про себя удивился — мускулы на руках Юнуса вдруг вздулись и заходили быстро-быстро. И вдруг, Мартирос и сам не понял, как это получилось, но вдруг он заговорил с горячностью:
— Доброта означает… означает мир, небо, землю, дерево… — Мартирос говорил торопливо, доверившись этим простым истинам и боясь, что его прервут. — Доброта… это справедливость…
Юнус придержал рукой товарищей, порывавшихся избить, ударить Мартироса.
— Ладно, давайте выясним, что означает доброта, — со странной непонятной любезностью сказал он, скользнув взглядом по своим головорезам, потом снова посмотрел на Мартироса и заключил, прищурившись: — Возьмем его с собой, посмотрим, что такое справедливость и с чем кушают страх.
И Юнус, как из шкуры, выскочил из этого уже затянувшегося бездействия и, издав свой воинственный клич, прыгнул на коня.
Друзья последовали его примеру.
Хара-Хира посадил Мартироса на низкорослую кобылу, девушку посадил впереди себя, и они двинулись вслед за отрядом, замыкая шествие.
Пейзаж совершенно
И все разом изменилось для Мартироса. Словно не три дня прошло с тех пор, как он вышел из монастыря, а долгие годы. Куда он идет сейчас, зачем он с этими людьми, что им нужно вообще и что нужно им от него, Мартироса. В своем воображаемом мире Мартирос не предусмотрел таких событий и потому не чувствовал в полной мере, не ощущал окружающее. Он смотрел на двигавшихся впереди разбойников, на Хара-Хиру и девушку, что ехали за ним, и ему очень хотелось осмыслить все, уместить происходящее в голове, его чувства от этой неожиданной истории отступили, и только мозг работал четко. Во всем-всем сейчас Мартирос искал одну логику.
К вечеру в мире осталось два цвета, синий и красный.
Юнус придержал своего коня, дождался, пока Мартирос поравняется с ним. Мартирос почувствовал остроту момента.
— Говоришь, доброта — это справедливость?.. — пренебрежительно, испытывая Мартироса, сказал Юнус.
Дорого бы заплатил Мартирос, чтобы очутиться сейчас в каком-нибудь городе и разгуливать себе как ни в чем не бывало среди каких-нибудь, скажем, галлов. Он заметался, не зная, как себя вести, захотел осторожным обволакивающим взглядом усыпить, загипнотизировать Юнуса, но вдруг что-то щелкнуло внутри его, наверное, проснулось то самое второе «я» Мартироса, и Мартирос заговорил твердо, с убийственной улыбкой, свойственной этому второму «я», этому другому существу, скрытому в нем:
— Да, справедливость. И ум тоже.
Юнус удивился:
— Ум?.. — И расхохотался Юнус. — Как это ум?.. — И погрозил пальцем Мартиросу. — Хитрюга ты, лисица, шкуру свою хочешь спасти… Ум нужен только для того, чтобы отбирать у других то, что тебе приглянулось, чтобы грабить, не жалеть никого, не бояться, жить припеваючи, вот что означает ум. Что, не согласен?
На лице Юнуса блуждала улыбка, он был доволен своей речью. Но Мартирос был невозмутим. И отвечал так, как если бы был один:
— Нет. Хочешь, скажу, что я думаю обо всем этом?
— Говори, — сузил глаза Юнус.
Мартирос остановил лошадь и поднял кверху указательный палец. Подъехали остальные разбойники.
Мартирос вздохнул, набрал воздуху в легкие и начал:
— Когда-то, давным-давно, родился на свет… — он обвел всех взглядом, — человек по имени Бабишад… — он посмотрел на Бабишада. — Нет, не ты… это давно было… не ты, но очень на тебя похожий. Это был жестокий человек, храбрый, но глупый, прямо скажем, безмозглый… он всех хотел уничтожить… при одном только его имени людей бросало в дрожь… но шли дни, и он чувствовал, что все пустое, что придет время и он умрет, то есть перестанет существовать и от него ничего не останется, подумайте-ка сами, какая это страшная вещь — конец. И тогда Бабишад женился и породил двух сыновей. — И Мартирос показал на пальцах — двух. — Для своих детей он был готов на все, ему хотелось продолжаться в них после своей смерти… — Мартирос перевел дух. — Бабишад умер, каждый из этих детей женился и, в свою очередь, породил пять или шесть, не помню точно, детей. — Мартирос поднял в воздухе растопыренную пятерню и сделал знак Аль-Белуджи, чтобы тот последовал его примеру. Аль-Белуджи послушно растопырил пальцы. Мартирос продолжил: — Итак, Бабишад уже жил, продолжался в этих двенадцати людях. Потом каждый из этих двенадцати бабишадовских отпрысков женился и, в свою очередь, породил по пять-шесть детей…