Тревога
Шрифт:
Павлик фыркнул и прислонился головой к Викиному плечу. В этот день он перестал ее стесняться. Когда хотел обратить на себя внимание, просто брал и поворачивал руками Викино лицо. Вообще обращался с нею так, как будто она была его мама.
Все до единой крошки, за исключением, конечно, «осетрины в меду», было съедено.
Ленька ел без разбора. Ел то, что ему давали, и не понимал, почему еда вызывает смех.
Марс получал от каждого по кусочку и не ленился каждого благодарить. Теперь уже точно было известно, как пес говорит «спасибо» — два медленных
Хлебные крошки Костя высыпал на песок — для птиц.
Как только показались первые дома, Володя, смущаясь, сказал:
— А теперь я побегу, а то…
— ... мамочка будет беспокоиться — ах, ах! — ехидно закончил Гриша, но смешков не дождался.
На каком-то перекрестке незаметно покинул их Леня.
Остальные двинулись к Гришиному дому — Вика дала слово бабушке Юлии, что приведет Павлика сама.
Когда компания свернула с Коммунального проспекта на улицу Энтузиастов, Павлик резко потянул Вику назад:
— Я не пойду домой!
Костя подошел к ним. Павлик по очереди заглянул в глаза сначала брату, потом сестре и твердо и спокойно сказал:
— Я хочу жить у вас!
— Чиво, чиво?!
Вика с упреком посмотрела на Славу, наклонилась к Павлику — она не знала, что ему сказать. Он не двигался и ждал. Она хотела поправить воротничок, но мальчик отстранился.
— Кончай капризы!
Это сказал Гришка.
Павлик на Гришу даже не взглянул, он поднял глаза на Костю:
— Если у вас нет для меня кровати, я могу спать на стульях.
«Еще чего не хватало!» — с раздражением думал Слава, но молчал. Он видел, как нервничает Вика, и злился на мальчишку за то, что он липнет к ней.
Вика снова взяла Павлика за руку. Он обрадовался и опять доверчиво посмотрел на брата и сестру, уверенный, что теперь они поведут его к себе.
— Пошли скорей, — сказала Вика как ни в чем не бывало, — бабушка, наверное, беспокоится.
Брат и сестра потянули Павлика вперед, но он с гневом выдернул руки, спрятал их за спину и боком стал двигаться к забору. Гордость помогала ему не заплакать. Прислонившись к забору, он поглядывал оттуда на тех, кто бросал его в беде, и молчал.
— Ты же не маленький, — осторожно начал Костя, — ты же умный…
— Мне надоело быть умным!
— Ну хорошо, пускай тебе надоело, все равно ты должен понять: ведь получится, что мы тебя похитили…
— Ничего подобного, я сам захотел! Я же сам первый сказал!
— Это верно, и все равно так не делают… бабушка тебя любит...
— Никто меня не любит!
Павлик сказал это холодно, даже без горечи. Он дубасил ногой забор и смотрел себе на ногу, потом взглянул на Костю и тем же тоном продолжил:
— Ты тоже можешь меня не любить! Я тебя не просил!
Гриша стоял в стороне, скрестив руки на груди, и поплевывал. А когда и это ему надоело, сказал:
— А ну вас всех… развели церемонии...
Павлик
Когда ребята нагнали его, он ничего им не сказал, не обернулся даже. Он шел очень быстро, позволяя смотреть на свои разгневанные красные уши, на разгневанную курточку и доведенные до бешенства сандалии, из-под которых вспышками выскакивала пыль,
В дом за ним пошла одна Вика.
Уже у лестницы она шепотом остановила его. Шепотом друга и заговорщика. От тревоги, которая была в ее голосе, Павлик ненадолго размяк. Он стоял повесив голову. Она присела перед ним на корточки, в надежде глазами досказать то, что не может уместиться в словах, но Павлик упорно не поднимал головы.
— Пока не поздно, давай подумаем, что делать, ревом ты ничего не добьешься.
Он испытующе взглянул ей в глаза.
— Мы сейчас войдем, и ты будешь молчать, ладно? Ты не будешь говорить бабушке дерзостей, а я попробую ее уговорить. Ты знаешь, что я ей скажу? Я ей скажу — пусть она отпустит тебя к нам на немножко, ну, как будто бы погостить… Тогда будет совсем другое дело, ты понял?
Он понял. Он кинулся ей на шею и стиснул так, что Вика пискнула.
— Вот пьявка, — сказал Слава, когда они остались с Костей вдвоем.
— Зачем ты так говоришь?
— А чего ему не живется — одевают, кормют, поют… такой шкет, а у него уже двухколесный велосипед есть — можешь посмотреть, во дворе стоит.
— Это разные вещи.
— Конечно, маменькиным сынкам всегда чего-нибудь не хватает.
— Как тебе не стыдно, у него ведь мамы нет.
— Ну и что из того, зато две бабки соревнуются, которая лучше ему угодит… а теперь захотел, чтобы и вы с ним вожжались!
Отчаянный рев Павлика прервал этот разговор.
Костя и Слава уставились па окно. Марс тоже поднял голову и слушал. Минуты через две появилась Вика. Вид у нее был такой, что даже брат ни о чем не спрашивал. Они быстро уходили от дома, похожего на шоколадный торт.
Только дети и давно знающие друг друга старики умеют продолжительное время идти молча.
Когда они наконец свернули на Почтовую, Марс натянул поводок.
Костя толкнул сестру и тихо сказал:
— Видишь?
Вика кивком головы ответила «да».
В последнее время Марс уже с угла Почтовой натягивал поводок и рвался к дому, а когда его, набегавшегося за день, спускали во дворе с поводка, начинал вдруг носиться с такой неожиданной, с такой неистовой радостью, что Костя обалдевал от удивления. Не верилось ему, что пес успел настолько полюбить свой новый дом. Костя не знал, что Вика посоветовала Славе снимать с овчарки ошейник, когда они возвращались домой. «Марсику жарко», — говорила она. Слава недоверчиво хмыкал, но слушался. А Марсик праздновал свободу. На этот случай в каждом живом существе дремлют силы почти сверхъестественные, и, кажется, нет такой усталости, которая могла бы этому помешать.