Тревожное лето
Шрифт:
— Какая тебе разница, — досадливо произнесла она. — Я ведь не спрашиваю, счастлив ли ты и кто твои избранницы. Даже не интересуюсь той, с которой ты раскатываешь по городу в авто.
— Ревнуешь?
— Я сказала, мне это не интересно, — с нажимом произнесла Таня.
— К сожалению, эта мадам всего лишь мой верный идейный помощник. Недавно она погибла... несчастная случайность...
— Вот как?
— Да, так.
Дзасохов прошелся по комнате, постоял у окна.
— Вот зачем я пришел: пора выбираться отсюда. Не сегодня-завтра начнется столпотворение. Пока еще есть возможность, устрою тебя на пароход. Уедешь в Дайрен, а оттуда в Харбин. Или ты остаешься? — Он испытующе поглядел на Таню, а та думала сейчас только об одном: скорей бы убирался. Она уже боялась его. Один вид, эти блестящие, как от кокаина, глаза чего стоят... Едва сдерживая себя, чтоб не вытолкать Дзасохова, сказала:
— Конечно, я еду. Только не решила когда.
— Решай. Как говорится, финита ля комедиа. В твоем распоряжении не более двух дней. Я приеду послезавтра в это время, если не убьют из-за угла. — Он натянуто улыбнулся. — С собой возьми только самое необходимое. Здесь оставаться нельзя. Все же хоть и бывшая, а жена контрразведчика...
Таня посмотрела на часы. Дзасохов перехватил ее взгляд.
— Ты кого-то ждешь?
— Мне надо идти, извини. Я ведь уроки музыки даю.
— А я думал, ждешь. И знаешь, хочу предупредить: не надейся, что кто-то другой тебе поможет. Поэтому подумай о моем предложении.
Она ничего не ответила. Прошла в прихожую и принялась одеваться.
— На улице одной не опасно?
— Я привыкла, Игорь.
Он долго смотрел, как она собирается. Встал, взял фуражку.
— Может, проводить?
— Нет, не надо.
У порога сказал жестко:
— Если сама не пожелаешь, насильно заберу. Ты это запомни. А Серегину скоро будет не до тебя. Он у меня вот здесь, — и показал ей согнутый крючком палец.
На улице, садясь в авто с крытым верхом, сказал Флягину, ожидавшему его:
— Останьтесь-ка тут...
Таня долго не могла разыскать Серегина по телефону, номер которого он ей дал на всякий случай. Ждала и нервничала. И когда, наконец, услыхала его спокойный голос, сказала, от волнения касаясь губами трубки:
— Тебе не хочется увидеть меня?
Он слышал ее дыхание и не стал расспрашивать, а помолчал, видимо, прикидывая время:
— Хочется. — Опять помолчал. — Через двадцать минут в кафе Саса. Тебя это устроит?
— Лучше в «Жаровне», что против китайской кумирни. Там удобнее.
— Хорошо, — быстро отозвался Серегин. — Закажи там чего-нибудь и жди. Я постараюсь не задерживаться.
Таня волновалась. Дзасохов был трезвый и злой. Она давно не видала его таким. Обратила внимание на его худобу: щеки втянуло, всегда выпуклые глаза запали и стали похожими на птичьи. Что он имел в виду, говоря о Серегине?.. Она и сама чувствовала, что пора собираться, только не в Харбин и не в Дайрен. Навстречу своим! Дни белой армии были сочтены. В городе творилось невообразимое.
Исчез начальник городской милиции Мерцалов. Накануне он и казначей получили в «Иокогама Спеши Бэнк» 12000 иен для выплаты служащим. Начальник бюро выдачи заграничных паспортов Зауэр унес с собой в портфеле всю дневную выручку, по примерным подсчетам равную 8700 рублям золотом. На днях ограблен ювелирный магазин Авдановича на Эгершельде. Генерал Пучков получил сто тысяч рублей для выдачи семьям офицеров земской рати и, погрузившись тайно на кавасаки, ушел в открытое море. На железнодорожных путях в вагонах с японским обмундированием оказались ящики со слитками золота. Вагон разбит, а ящики исчезли. При этом убиты два охранника и ранен один, который сообщил, что преступники были в форме высшего офицерского чина. Исчез вместе со своей любовницей известный содержатель увеселительного заведения для привилегированных Нихамкин. А несколькими днями раньше он снял все свои вклады, опорожнил тайники. Грабежами и мародерством увлекались бывшие защитники «белой идеи».
Но Николай Иванович Горяев пока не позволял Тане уходить. Она еще нужна была здесь. И существовала еще одна причина, отчего Таня не хотела покидать город. Серегин. Ее не оставляла надежда уговорить Олега остаться во Владивостоке. Как это сделать, как убедить его? Пообещать свою помощь — значит, открыться. На это она не имела права. И потом, кого она возьмет под свою защиту, за кого будет ходатайствовать перед командованием? За офицера, который бился насмерть с красными, а теперь, когда припекло, — под защиту бабы? Было от чего голове пойти кругом. А тут еще Дзасохов чем-то ему угрожает...
Здание военного ведомства своим монументальным парадным фронтоном, украшенным колоннами, выходило сразу на Светланскую и Трудовую, недавно переименованную в улицу Петра Великого. Захлопнув дверь подъезда, Серегин пересек оживленную Светланскую, спустился в Адмиральский садик, постоял у давно не бившего фонтана с позеленевшей водой на дне бассейна.
Рядом в деревянном павильоне открылся «Русский кегельбан» — его содержал китаец, не побоявшийся погореть в дни всеобщей суматохи, неуверенности и длинных очередей за билетами на пароходы. Олег зашел в тир, где в последнее время собирались пьяные казаки атамана Глебова. Они скандалили и расстреливали мишени боевыми патронами. Следом нырнули два типа одинакового сложения и даже с одинаковым выражением лиц — на них запечатлелось подневольное усердие. Прошлый раз Серегин обвел филеров вокруг пальца именно здесь. Он оглядел пьяную толпу и вышел. Шпики покорно потащились следом.
Спустившись к пирсу, где плотно, один к другому, стояли извозчики, ожидая рейсовый пароход из Чифу, Серегин выбрал крытый экипаж, неторопливо взобрался в него, сунул извозчику купюру, приказав: «Пшел. Рысью!», — и тут же перескочил в соседний. Он видел, как шпики вскочили в пролетку и погнались за оставленным им экипажем.
— На Бульварную, — сказал Серегин. — Только давай через Фонтанную.
На Семеновской, у ночлежки, соскочил и прошел на Алеутскую. Теперь до кафе оставалось рукой подать.
По всему было видно, Дзасохов взялся за дело основательно. Его люди не давали проходу. Слежка была установлена и за Кавкайкиным.
В последние дни Дзасохов стал избегать встреч. Но как-то им довелось столкнуться, и Серегин в упор задал ему вопрос:
— Скажи, Игорь, я чем-то провинился перед твоей службой?
Дзасохов сделал вид, что не понимает, о чем это он, и похлопал по плечу успокоительно:
— Не обращай внимания. За мной тоже ходят по пятам.
Его наигранная беззаботность еще больше настораживала.
Слух об аресте японцами тиража «Вечерней газеты» распространился очень быстро. Но Серегин не думал, что служба Бордухарова все-таки займется этим делом в то время, когда все причалы забиты беженцами и в ходу был лозунг: «Спасайся, кто как может». Да, контрразведка несла службу исправно до последнего своего дня во Владивостоке.
Недавно Халахарин жаловался, что кто-то его преследует и даже рылись в вещах, возмущался грубой работой контрразведки, сказал, что пойдет к самому Бордухарову. Серегин сообразил: Дзасохов, выйдя на группу офицеров, ужинавших в «Медвежьей берлоге», растерялся. Успеет он вычислить Серегина за оставшиеся дни или не успеет? Может не успеть. Во всяком случае, надо тянуть время. А может, Дзасохов махнет на это дело рукой? Но чутье подсказывало: с часу на час что-то должно произойти. С кого же начнут, кто будет первой жертвой? Халахарин? Он сам? Серегин вспомнил, что давно не видел Холла. Невеселые думы сопровождали его до самого кафе.