Тревожное лето
Шрифт:
— Это все Дзасохов, черт бы его побрал, — проворчал Бордухаров. — Так чего вы хотите от перебежчика?
— Немногого. Статью или интервью.
— Кто с ним будет работать из ваших?
— Сарафанов.
Через двадцать минут начальник контрразведки Дзасохов встретил Сарафанова у кафе «Три медведя», Виль сделал вид, что не заметил его, но тот заступил ему дорогу.
— Как ваш роман? — спросил Дзасохов, посасывая пустую трубку.
— Чего вам от меня надо? — нехотя спросил Виль, давая понять, что не намерен разговаривать.
— Вы меня боитесь, Виль, — сказал Дзасохов с усмешкой. — Набедокурили, не так ли?
Сарафанов с выражением дикой тоски огляделся по сторонам, будто собирался совершить преступление, но вместо этого толкнул контрразведчика на тротуар с проезжей части дороги. Мимо на мягких шинах пронесся фаэтон.
— Я вам жизнью обязан, мой юный друг, — полусерьезно поблагодарил Дзасохов.
— Как вы надоели мне, господин Дзасохов. Если бы я чувствовал за собой какой грех, то не стал бы спасать вашу голову от оглобли рысака.
— И пошутить с вами уж нельзя, Вильямин, — притворно вздохнул Дзасохов.
— Шутки у вас какие-то, как у висельника.
— Ну ладно. Больше не буду. Вы мне нужны. Ивакин сказал, что вам предстоит беседа с беженцем.
— Допустим. И что из того?
— Да ничего. Хотел попросить об одном одолжении. — Дзасохов поддел носком ботинка камешек и снизу вверх посмотрел на долговязого Сарафанова. — Пустяк. Я знаю, вы не болтун и умеете держать язык за зубами. Вам известен Заборов Леонтий Михайлович?
— Это тот, который от Семенова тут?
— Ну.
— И что? — Сарафанов остановился, закурил и опять быстро оглянулся. Он не хотел, чтобы их видели вместе.
— Не имею желания пугать, но дело чрезвычайно важное и щекотливое, хотя от вас требуется минимум участия...
Мальков и Сарафанов сидели в летнем ресторанчике на набережной. Столик напротив заняли пожилой лысый китаец с пораженными трахомой глазами и яркая блондинка лет сорока.
— Что это за обезьяна? — тихо спросил Мальков.
Сарафанов хмыкнул:
— Такой обезьяной и я согласился бы стать. Это господин Фу. Владелец угольных копей в Маньчжурии. Миллионер.
— А это его жена?
— Содержанка. Гертруда Шлиппенбах. То ли немка, то ли австриячка. Пристроилась что надо. Себе бы чего-нибудь такое найти, — Сарафанов усмехнулся, прикрыв рот ладонью.
— Вы его знаете?
— А кто не знает, — глянул в их сторону и тут же поймал взгляд Гертруды. — Ничего бабехен. — Так же тихо спросил: — Вери гуд мадам? То-то.
Они помолчали. Сарафанов думал, как приступить к выполнению просьбы Дзасохова, а Мальков — кто будет платить за розовое шампанское.
— Простите великодушно, но я никак не могу понять мотивы вашего, если можно так выразиться, побега. Ну что вы приобрели, оказавшись в Харбине? Рисковали жизнью. Ведь в вас стреляли при переходе границы?
— Нет. Я пароходом удирал.
— Ну вот, не стреляли, так в тюрьме держали, и даже били, а теперь вы бездомный. Бродяга. Горькая, но правда. Так стоило ли рисковать в ваши-то годы? В России вы имели неплохую работу. Авторитет. Жилье. Семью.
— Семьи нет, — хмуро перебил Мальков.
— Ну ладно. А остались вы у разбитого корыта.
— Возможно. Я, конечно, не ожидал встречи с оркестром. У меня тут двоюродный брат жил...
— Брат ваш выехал из Харбина еще в 1923 году неизвестно куда.
Мальков некоторое время сидел опустив плечи, уперев взгляд перед собой. Наконец через силу произнес:
— Благодарю вас.
Мальков находился в таком состоянии, как будто из-под ног выбили землю и он потерял чувство пространства. В голове ни единой мысли, пустота, и в этой пустоте тонкий, как комариный писк, звон.
— Да... положение аховое. Может, стоит вам вступить в боевой отряд? Это, пожалуй, единственный выход. Работу получить без серьезной протекции, даже билетером устроиться, тут невозможно. — Сарафанов задумался. — Потом будто вспомнил: — А какие мотивы вынудили вас покинуть родину?
— Мотивы? Мотивов никаких. Хотели арестовать за спекуляцию. Добрые люди предупредили. Вот, если хотите, какие мотивы. А в основном глупость, как вам уже стало понятно. Вот так.
Сарафанов увидел Дзасохова и еще двоих незнакомых в соломенных шляпах. Они взяли крайний столик,
— Вы считаете, я должен вступить в банду?
— Да нет. Как вам угодно. Слушайте. Вам ни о чем не говорит такое имя: Заборов Леонтий Михайлович?
Мальков наморщил лоб, но ничего не вспомнил.
— А в чем дело?
— Да так. — Сарафанов положил перед ним стопку бумаги с машинописным текстом. — Поставьте свою подпись. Это интервью с вами. Для газеты. И возьмите эти деньги. У нас тут за услуги платят. — Он положил в его карман сверток.
Мальков взял протянутую авторучку и, не читая, подписал.
По водной глади Сунгари носились легкие моторные катера, в парке оркестр ветеранов-колчаковцев исполнял старинный вальс. Полуденная жара спала, от реки потянуло прохладой, стало легче дышать. Низко кружились стрижи.
— К дождю, — сказал Сарафанов. — Когда стрижи так летают, непременно соберется дождь.
Мальков, щурясь, посмотрел в небо: оно медленно заплывало серыми растрепанными облаками, тянувшимися с юга по всему горизонту.
— Люблю дождь. Только чтоб крупный. И чтоб пузыри по воде. У нас в Сибири дожди всегда с громом, с молнией. Прелесть. Налетит гроза, нашумит, набедокурит — и нет ее. Только ручейки бормочут, и солнце такое мягкое, умытое, а воздух чистый... — Сарафанов вздохнул, покатал в пальцах папиросу. — Россия...