Тревожные ночи Самары
Шрифт:
— То-то… — удовлетворенно пропыхтел мужик и шмякнул о прилавок дензнаками, Продавец, не считая, небрежно смахнул пачку в ящик: сотней больше, сотней меньше — не все ли равно? Если на базаре подержанные ботинки стоят сорок тысяч, а новые — все сто пятьдесят.
— Простите, вы куда? — Это он повернулся уже к другому посетителю — высоколобому подтянутому мужчине лет сорока, взявшемуся за крышку барьерчика-прилавка.
— На консультацию к провизору, — приглушенной скороговоркой отвечал тот. — По поводу глицериновой мази.
— Пожалуйста. Прошу. Вас ждут.
Голос продавца был будничен, движение, каким он поднял крышку, небрежно. Высоколобый торопливо прошел внутрь аптеки. Его проводил внимательнейшим взглядом старичок с бородкой клинышком, сидящий на деревянном диване невдалеке от дверей. Он уже давно прилежно листал толстенный журнал в хорошем, довоенном переплете.
Продавец перехватил его взгляд.
— Гражданин, вы задерживаете каталог. Что-нибудь выбрали? Имейте в виду: почти ничего, что в нем, у нас нет.
Старичок ехидно улыбнулся.
— Молодой человек, нехорошо посетителя торопить. Когда я выберу, тогда и отдам. Или в вашей аптеке другие порядки?
Продавец с пренебрежением пожал плечами.
— Извините, конечно. Просто каталог мне нужен.
— Мне тоже, — спокойно отпарировал старик с бородкой и неторопливо перелистнул страницу.
В аптеку вошла Нюся. Минуя очередь, она стремительно направилась к прилавку, подняла крышку. Продавец успел загородить ей дорогу.
— Пардон! Сюда нельзя посторонним!
— Я на консультацию к провизору, — запыхавшись, пробормотала Нюся. — Насчет… глицериновой мази…
На лице у продавца отразилась неуверенность.
— A-а… Это другое дело. Прошу вас, — все-таки сказал он, неохотно пропуская женщину и, к своему неудовольствию, опять поймал взгляд настырного старичка.
Снова звякнула дверь: вошла Женя. Сразу увидев, что Звягиной-Здановской в аптечном зале нет, она не стала подходить к прилавку: остановилась, удивленно расширив глаза — обозналась, мол, не туда зашла. На улице она растерянно огляделась: где телефон? Через улицу, наискосок от аптеки, высилось здание бывшего «Националя», ныне гостиницы Заволжского военного округа. Чуть не угодив под трамвай — вожатый аж голову втянул в плечи, — Сурикова перебежала рельсы и нырнула в прохладный вестибюль.
Через полминуты у Белова задребезжал телефон. Начальник секретно-оперативного отдела снял трубку.
— Иван Степанович! Она была у себя дома четверть часа. Только что забежала в аптеку номер три, бывшая Гутмана, на Саратовской.
— А ты почему не зашла за ней? Что она там покупает?!
— Нет ее в аптеке, нет! Я зашла, а ее нет!
— Смотри во все глаза! Сейчас будем!
Он повесил трубку, дал отбой и тотчас снова торопливо позвонил:
— Алло! Дежурный? Автомашину! И всех, кто есть в отделе, — со мной.
6
В самой дальней комнатке аптеки, заставленной банками, бутылями, коробочками и бумажными кулями, Гаюсов инструктировал руководителей ударных пятерок. Пока подошли только трое: кряжистый железнодорожный инженер с висячими усами, рослый хлыщеватый красавец с очень высоким от залысин лбом и скромный рябенький человечек в обмотках, с темными следами отпоротых карманов на гимнастерке. У каждой пятерки была своя локальная задача, и Гаюсов считал, что чем меньше боевики будут знать друг о друге, тем незначительней будут потери в случае провала.
Однако же ограничиться только сухим инструктажем Борис Аркадьевич, естественно, не мог: позер по натуре, он нуждался в театральщине, в эффектах. Стоя с вытянутой рукой возле батареи разноцветных банок и опираясь костяшками согнутых пальцев о столик, он говорил, обегая взглядом лица слушателей:
— Поздравляю вас, господа! Пора бездействия кончилась. Отныне мы уже не вправе распоряжаться собой — теперь наш ум, наши сердца, каждая минута жизни должны быть подчинены руководству Самарского освободительного центра. От его имени я и уполномочен с вами говорить.
Видимо, он все же перехватил с патетикой: породистое лицо хлыща поморщилось, железнодорожник напряженно смотрел в угол. Только человек в обмотках с восторгом пялил на него светлые свои глазки.
— Вы знаете, что именно вашим пятеркам придется особенно нелегко. — В голосе Гаюсова прозвучали драматические нотки. — Захват и уничтожение архивов ЧК потребуют от вас не только отчаянной смелости, но и невероятной быстроты действий… Я познакомлю вас с подробным планом операции, и мы вместе уточним боевые задачи каждой пятерки. А несколько позднее вы встретитесь с одним из руководителей нашего освободительного движения. Этот человек обладает всей полнотой власти…
Дверь распахнулась. На пороге стояла Нюся. При виде Гаюсова лицо ее вспыхнуло радостью, в которой, впрочем, было что-то от безумия.
— Ты!.. — с горечью и болью выкрикнула она с порога. — Ты! Подлец!
Изумленный, Гаюсов не успел и слова сказать: застыв в своей античной позе, он смотрел, как Нюся вынула из кармана браунинг, как медленно подняла руку с оружием и выстрелила ему в лицо. Но нажала она на спусковой крючок слишком резко, ствол нырнул, и пуля, выпущенная с расстояния пяти шагов, не задела Гаюсова.
Звуки двух выстрелов почти слились: сидевший возле двери белоглазый человек в обмотках не промахнулся. Дернувшись, как от толчка, Нюся выронила блестящий браунинг. Опустилась на колени, прижимая руку к груди, и мягко ткнулась лицом в какой-то мешок.
Гаюсов бросился к двери и щелкнул задвижкой.
— Быстро! — скомандовал он, засовывая в карман бумажки, которые минутой раньше разложил на столе. Он подбежал к окну, выдернул шпингалет из гнезда, толкнул раму. — Уходим через дворы! О следующей встрече известим, как обычно. Быстро! Сейчас здесь начнется.