Тревожные облака. Пропали без вести
Шрифт:
Привычная чернота обступила катер. После первого часа вахты ноги Виктора потеряли чувствительность. Странная слабость овладевала его телом, кружила голову. Он до боли закусил губу и таращил глаза, прогоняя сонливость, дремотные мысли о доме, о девушке, которая писала ему из Ворошилова-Уссурийского и о которой он не умел думать так нежно, как Равиль думал о Кате…
Уныло скрежетал на роликах штуртрос. Виктор вспомнил, как утром, по приказу старпома, они тащили из кормового трюма толстый стальной трос. Впятером они с трудом проволокли его по палубе. Надо расплести его и изготовить из стальных жил два запасных штуртроса. Зачем им два штуртроса? Одного за глаза хватит на их короткую, теперь совсем короткую жизнь!.. И откуда только набраться сил? Петрович, верно, хочет, чтобы люди были чем-то заняты, не падали духом… Чудак человек!
Неожиданно Виктора повело в сторону. Теряя сознание, он выпустил из рук штурвал, повалился на бок и головой распахнул дверь рубки.
20
– Я зачем тебя потревожил?
– весело проговорил Рапохин, сняв варежку и пожимая руку Кати.- Нужна ты мне, во- как нужна. Удача нам привалила, Катя. Год назад я и мечтать не мог, чтобы ко мне среди зимы, в ремонтную пору, столько народу понаехало. И какой народ! Пигарев едет - механик из Находки, авторитет, зверь!
– Рапохин радостно засмеялся.- Я перед ним, пожалуй, по стойке «смирно» стану… А что ты думаешь, стану! С семьей едет, накрепко, может, и совсем осядет.
Катя торопливо, словно скользнув пальцами по клавишам, застегнула на все пуговицы шубку и пошла рядом с Рапохиным. Она не оборачивалась, но хорошо знала, что из окон женского общежития за ними наблюдает не одна пара глаз. Еще бы: в воскресенье сам директор пожаловал за Катей! Куда он ее позвал? Это каждому интересно.
– Людей разместить надо,- продолжал Рапохин,- а попробуй размести… Двое семейных и шестеро одиночек, хорошо еще, все одиночки - мужчины. Суну их пока в общежитие, в ту комнату, знаешь, пустую?
Они, не сговариваясь, разом остановились. Катя посмотрела в глаза Рапохину, хотела что-то сказать, но только поправила выбившийся из-под воротника платок и пошла вперед.
– Ребят, если вернутся,- тихо сказал Рапохин, тронув рукав ее шубки,- не оставим на пирсе. В охапку их сгребу и к себе всех, понимаешь?..
– Не надо об этом, Степан Степанович,- твердо сказала Катя.
– Верно,- согласился Рапохин,- дело житейское. Аполлинарий сегодня на трех листах радиограмму принял: люди к нам на «Сибири» идут, специальный заход будет в Северо-Курильск. Внимание к нам…
Катя молчала. «Расхвастался!» - подумал с недовольством, Рапохин и добавил сухо:
– Курилам внимание: сто двадцать человек на наши комбинаты едут. К весне обещают два «Жучка» прислать, петропавловской постройки. Там, знаешь, удобства - из кубрика, не выходя на палубу, попадешь куда хочешь: хоть в машину, хоть в камбуз…
Обычно Катя втайне досадовала, если важные радиограммы приходили не в ее дежурство, но сегодня она об этом и не думала.
На Парамушир опускались зимние сумерки. В не потревоженном ветром воздухе отчетливо слышался частый говорок движка. Кое-где зажглись огни.
В бесснежную пору из окон комнаты, в которой жила Катя, было видно стоявшее на взгорке мужское общежитие. По вечерам, когда окна поселка согревались желтоватым светом, в мужском общежитии темнели два окна. Окна той комнаты! И, задвигая занавески на ночь, Катя всякий раз бросала короткий взгляд в ту сторону.
В поселке трудно с жильем. Тесно живут девушки в своих трех комнатах, тесно и многим семейным. С середины января к Рапохину стали захаживать люди по проклятому «жилищному вопросу». Никто не называл пустовавшей комнаты команды «Ж-257» - язык не поворачивался!-но Рапохин и без того, понимал, почему зачастили -просители: других свободных комнат в поселке не было.
Какое-то время шли молча. Рапохин, ступавший позади, заметил осевшие задники Катиных валенок.
– Прохудились твои обутки,- заметил он.
– Ага…- подтвердила Катя безразлично.
– Грустная ты какая!
– Я всегда скучная с вами,- призналась Катя.- Другого бы давно в сугроб сшибла или снежками забросала, а с вами не могу…
– А ты покидай, покидай снежки!
– обрадовался Рапохин.- Только учти: у меня снайперская школа, я мимо цели не бью.
Сунув варежки в карман, Рапохин наклонился и, приминая смуглыми руками снег, отступал от Кати, наращивая дистанцию. Со снежком в занесенной руке Катя медленно шла за Рапохиным, не спуская с него глаз.
– Психическая атака!
– рассмеялся Рапохин.
А Катя все шла и шла и остановилась только тогда, когда ее глаза оказались у самых глаз Рапохина.
– Неудобно, Степан Степанович,- сказала она, опуская руку.- Были бы мы с вами на другом острове…
Рапохин уронил плотный снежок в сугроб.
– Где же я тебе другой остров возьму?
– сказал он, зачем-то хмурясь.- За этот спасибо скажи… Смотри! Смотри!
– закричал он вдруг и, схватив Катю за плечи, повернул ее лицом к океану.- «Русь» идет! Честное слово, «Русь»!
Стальной, серый на береговых отмелях океан, уходя на восток, темнел, и во тьме его, показавшись из-за мыса, заискрились огоньки. Построившись в несколько рядов, они медленно проползали на север. Рапохину даже показалось, что он услыхал протяжный, басовитый гудок.
– «Русь»! Вот махина!
– восхищенно сказал Рапохин.- Далеко в океане идет, а чувство такое, что и здесь у тебя сил прибавляется… Народу на нем,- он только рукой махнул от полноты чувств,- не сочтешь. Сколько радости он людям везет, до самой бухты Провидения!
У Кати потеплело на сердце. Она не раз любовалась «Русью» с владивостокского причала и как-то, провожая подружку в Петропавловск, даже пробежала по бесконечным, устланным коврами коридорам теплохода.. И хотя золотые искры на горизонте доносили, сюда, на берег, лишь малую толику энергии к жизни океанского корабля, Катя вдруг ощутила все его тепло, его многолюдность, его дорожный, навсегда западающий в душу уют. А позади стоял Рапохин, он все еще держал руки на ее плечах, и девушке казалось, что она ощущает сквозь потершееся сукно шубки тепло этих рук.