Тревожные облака. Пропали без вести
Шрифт:
У Равиля не оказалось профсоюзного билета. Он поднялся в рост с палубы и сказал, хмурясь:
– Не получал еще, фото у меня не было.
– Что ты, Роман, вместе же получали, забыл, что ли?
– удивился Виктор.- Катя еще выдавала. Она тогда в месткоме секретарем была. Ну, вспомни!
– Потукай, потукай!
– сказал Петрович.
Равиль пошарил в кармане, достал паспорт и сунул его старпому.
– Не получал - и все!..- повторил Равиль и спустился в кубрик.
Виктор пожал плечами. Он ясно помнил день, когда Катя выдала им профбилеты. Помнил даже, как она розовым языком лизнула
Футляр бинокля с вложенными паспортами вручили Петровичу. Он перекинул ремешок через плечо и удивился тому, что даже такая пустяковина в тягость плечу.
Когда все спустились в кубрик, Виктор зашел к Саше в рубку. Порой они выходили на палубу, звали Равиля и втроем переводили парус.
Океан завел не предвещавшую ничего хорошего игру с катером. Резко менялся ветер. Приходилось идти галсами, чтобы не унесло далеко от острова. Временами валил мокрый снег, и матросы торопились сгрести ладонью хоть немного снега, чтобы утолить жажду.
Переведя парус, молодые матросы по-стариковски неторопливо уходили в рубку. Оттуда, сквозь мутное стекло угрюмо глядели на коричневые скалы.
В хмурой серости океана постепенно обрисовался северный берег острова. Его сторожила еще более плотная, выдвинутая далеко в океан гряда рифов. Здесь кипение воды было заметнее, чем на юге. Желтая пена широкой полосой легла вдоль берега, покрытого гниющей морской капустой и плавником. Нечего было и думать о высадке. На всем своем протяжении остров ощерился рифами.
Матросы не проронили ни слова, когда северный берег стал разворачиваться перед их глазами, сначала наискось, в бестолочи скальных нагромождений, а затем шире, просторнее, но все такой же мрачный и недоступный. Здесь темнели обрывы, каменные крутизны, словно эту часть острова обрабатывали отвесными ударами гигантских топоров. Здесь привольно было только птицам: чайкам, кайрам, глупышам.
Виктор первым оторвал воспаленные, горевшие лихорадкой глаза от берега. Две тонкие стариковские морщины залегли на его лице, от ноздрей до уголков рта.
– Почему мы не комсомольцы?
– сказал он вдруг, не глядя на товарищей.
Равиль смутился, Виктор словно за руку схватил его. Он был раньше в комсомоле, но на палубе «Норильска», когда шли на Курилы, у него украли бумажник с деньгами и документами. Собирался было поговорить о комсомольском билете, но сначала не знал с кем, а потом решил, что стар для комсомола - двадцать четыре года. Когда радистка Катя заговорила с ним о комсомоле, он и ей сказал, что стар, но все-таки подумает и придет к ней после окончания навигации. В нагрудном кармане гимнастерки Равиля лежит новенький профбилет, подписанный Катей. Как объяснить товарищам, что малознакомая девушка дорога ему? Очень дорога! И в детском доме, и в школе, и позднее, в армии, Равиль знал только скупую мужскую дружбу и умел ценить ее. Но материнской ласки в его жизни не было. Не было и любви, нежного касания чужой теплой ладони, ласкового взгляда женщины. Он еще не слыхал, как звучит его имя, если произнести его с нежностью, шепотом… Катя обращалась к нему официально: «Товарищ Мирсафаров…» Но было что-то
– Я был комсомольцам,- тихо сказал Равиль.- По дороге, на «Норильске», документы украли. Сюда приехал - подумал, года не те…
– Ты, видать, всюду поспел,- невесело пошутил Виктор.- И в комсомоле побывал, и в профсоюзе…
– Зачем смеешься?!
– вскинулся Равиль.- Ты… ты… пацан!
Виктор даже зажмурился от обиды, но тут вмешался Саша.
– Почему не комсомольцы, говоришь? Чем же мы не комсомольцы? Ты скажи мне - чем? Что по океану мотаемся, на берегу редко бываем? Да? Или что у нас нет комсомольских билетов? Нет, Витя, мы комсомольцы! Комсомольцы!
– упрямо повторил он.- Придем на комбинат-билеты получим, вот увидишь..,. Сегодня же, как сменюсь, напишу заявление, общее, от всех. Верно? Пусть у Петровича хранится…
– Он беспартийный,- заметил Виктор.
– Петрович у Кочубея воевал,- сказал Саша горячо.- Это тоже что-нибудь значит…. Лично я считаю Петровича большевиком…
Рука Равиля скользнула под ватник, в карман гимнастерки.
– Вот мой профбилет,- проговорил он взволнованно.- Я его сберечь хотел… Может, помирать придется, берега не увидим…- Равиль нахмурился и, поколебавшись мгновение, признался: - Здесь Катя подписала. Радистка… Вот.- Он ткнул пальцем в открытый билет.- Понимаете, греет меня… Хорошая она. девушка!
– Равиль двинулся было из рубки.- Петровичу говорить не надо, а? Я его сам за борт…
– Ты вот что,- Саша придержал Равиля за рукав,- спрячь его. Говорю, спрячь. Верно, Витя?
– Конечно!
– Виктор удивленно смотрел на Равиля.
– Как же…- начал Равиль растерянно.
– Спрячь!
– приказал Саша.- Я письма от Лены храню, и Витя от своей девушки хранит, хоть и не верит в любовь. И ты храни. Спрячь, слышишь?
– прикрикнул он.- Надо будет, успеем- и за борт.
Слеза сверкнула в черных глазах Равиля.
– Хорошие вы… товарищи,- шепнул он почти неслышно.
– Ладно!
– сказал вдруг Саша сурово.- Надо парус переводить. В прятки он с нами сегодня играет, проклятый ветер.
На исходе зимнего дня ветер погнал волну на север, и можно было уйти от неприступного острова. Но что-то удерживало команду у его берегов. Надежда? Нет, темная гряда рифов не оставляла никакой надежды. Жалость к Виктору, которому в этот день минуло девятнадцать? Тоже нет. Виктор и сам теперь упрямо отворачивался от острова, с трудом двигаясь по палубе на опухших ногах.
Что же так упорно держит здесь команду? Трудно сказать. Скорее всего то, что это была земля. Неприступная, но все-таки земля. Значит, земля существует, злобный океан еще не поглотил всю земную поверхность, и где-то на западе есть берег, где их ждут, любят, оплакивают…
Человеку нужно знать, что такой берег есть.
Настойчивый зюйд-ост позволил катеру лечь курсом на север, и ранние сумерки вскоре поглотили оставшийся за кормой остров. Хотя ветер усиливался, обещая шторм, хмурый Петрович передал ночную вахту Виктору. Кликнул его в рубку, молча кивнул на штурвал и ушел.