Тревожный месяц вересень
Шрифт:
Было темно. Луна еще не всходила. От свежего морозного воздуха меня чуть не закачало, как от первача. Слишком уж много событий пришлось на сегодняшний день. Посвататься! Взять вот и в одну секунду решить- и всю жизнь переиначить. Раньше я этого слова слышать не мог, до смерти боялся, что какая-нибудь девица захомутает. Но сейчас, думая об Антонине, я никакого страха не испытывал; вот только б гарбуза не поднесли!..
Мысли принялись разбегаться, как овцы. Постояв у плетня, я старался собрать их в один загон. Идея сватовства как-то
Я еще не был полностью убежден в том, что Климарь - виновник гибели Штебленка. Последнюю точку должны были поставить Малясы. И я отправился к ним. Хата их с просевшей седлом крышей отчетливо виднелась на взгорке. Я медленно побрел по улице вверх. Ох, устал я за этот день. Не пулемет, казалось, тащу на плече, а бурлацкий канат, к которому забуксирены все Глухары, вместе с гончарным заводиком, кузней и Гавриловым холмом.
Окна в хате Малясов уже не светились. Собака, сеттер-лаверак местного происхождения, встретила меня вялым лаем. Я постучал в окно и встал так, чтобы они различили мое лицо. Малясиха сразу открыла.
– Входите, входите, - пробубнила она из темных сеней.
– Мы еще не спим. Олия в каганце кончилась! Насчет керосину вам еще не разъяснили в районе, Иван Николаевич?
– Еще нет, - сказал я.
– Зажгите пока лучину, что ли.
Она открыла заслонку в печи, выгребла ухватом уголек и раздула пламя на длинной смолистой щепе.
Маляс в полотняной рубахе и солдатских широких кальсонах сидел на печи и задумчиво расчесывал бороду пятерней. Мое появление в поздний час его озадачило.
– Того-сего, - задумчиво произнес он. Конечно же он понимал, что я явился не для того, чтобы вручить бидон с керосином.
– Попрошу вас обоих пересесть вот сюда, - сказал я и указал на лавку.
Тут надо было сразу брать быка за рога. Я достал карандаш и кусок газетной бумаги. Карандаш и бумага всегда действовали на глухарчан страшнее оружия. Угроза, исходящая из оружия, понятна, а карандаш таит беды неясные, страшные, как поповская анафема.
– В прошлый раз вы не досказали, как стало известно следствию (я с особым удовольствием произнес это слово), важную деталь. А именно: что произошло после того, как вы вернулись от Крота, где помогали забивать и разделывать кабанчика? Попрошу дать показания немедленно.
Маляс, держась за бороду, пересел на лавку, к жене. Оба были ошеломлены и глазели на меня как на привидение. Нельзя было терять ни секунды.
– Я слушаю!
И я написал на клочке бумаги: "Показания гр. и гр. Маляс".
– Прошу!
Я совершенно не знал, как допрашивают "гр. и гр." в юридической практике. На фронте допросы были несложные.
Малясы переглянулись испуганно и снова уставились на бумагу. Я волновался не меньше их, даже карандаш прижал плотнее к бумаге, чтоб не прыгал.
– Я скажу, скажу, - заторопилась Малясиха, но муж перебил ее:
– Тут
– Позабылись!
– снова вмешалась Малясиха. Она придерживала шубейку обеими руками на груди и могла толкнуть мужа только плечом, но и от такого толчка тощенький Маляс чуть не слетел со скамейки.
– Он тут наговорит три мешка гречаной вовны {17}– и все неполны. Вы меня слушайте!
– Ближе к делу!
– потребовал я.
{17}Вовна - шерсть.
– Как только Штебленок, постоялец-то наш, подался в район, к нам шасть забойщик Климарь-то, - сказала Малясиха.
– Весь запыхался, не в себе мужик. Мы думали, может, выпил, он ведь забойщик, положено; у Крота кнур был чималый!..
– Пудов на девять, того-сего, клыки - как штыки, - пояснил Маляс.
– Слон, а не кабан!
– Что он сказал?
– Кто?
– Забойщик, кто ж еще! Говорите короче!
– Он спросил, где Штебленок.
– А зачем ему был Штебленок?
– Мы не знали. Видели только - забойщик не в себе.
– Что вы ответили?
– Мы сначала ничего не ответили. Того-сего! Мало ли куда "ястребок" может пойти, всякому не положено знать. Мы понимаем!
Жена на этот раз посмотрела на Маляса одобрительно.
– Мы ничего не сказали, тогда он достал ножик... ну, этот, забойный, в крови еще - он только кончил разделывать...
– Загрозился!
– вмешалась Малясиха.
– Так загрозился, страсть! Мы оба разве так чего сказали бы? Никогда!
– А что вы сказали?
– Ну что Штебленок в район побежал, - продолжил Маляс.
– А Климарь ножиком помахал и говорит: "Помалкивайте пока на здоровьечко. А то потом будет и с вами то же". Мы не поняли, что с нами будет...
– А потом поняли?
– Ага...
– Мы бы вам рассказали, да малость позабылись, вы на нас зла не держите, закончила Малясиха.
– Мы не от умысла. Старость, хворобы, головы дурные... А что нам за это будет?
Она была плотная, какая-то вся четырехугольная и казалась неповоротливой, но язык работал бойко, и глазки глядели смышлено, как две хорошо укрытые огневые точки, когда обнаружишь их на близком расстоянии.
– Пока ничего не будет, - сказал я.
– Помалкивайте обо всем!
Оба так и остались сидеть с вытаращенными глазами. Все требовали от них лишь одного - помалкивать. А вся жизнь этой бестолковой неимущей пары состояла в болтовне,
12
Чуть посветлело на улице. Луна уже появилась над лесом. Луна была красная, огромная. Я вспомнил почему-то залитую кровью кожанку на Конопатом Саньке. Мы так и похоронили его в этой курточке. Она была продырявлена насквозь. Попеленко горевал, что пропадают рукава, и хотел срезать их на верха для сапожек кому-то из своей "гвардии" или на варежки, но я не дал.